* * *
Как-то полночью печальной, том открыв многострадальный,
Над теорией опальной задремал я, задремал...
Но очнулся вдруг тревожно: кто-то в двери осторожно,
Монотонно, односложно вдруг ко мне стучаться стал.
«Это гость, – пробормотал я, – но зачем? Я так устал...
Гость – и он меня достал!»
В декабре всё это было. Помню, печь уже остыла,
Уголькам хватало пыла лишь на красноватый свет.
Ночью, тяжкой, как вериги, ждал я утра – чтобы книги
В сердце заглушили крики о Ленор, которой нет...
Возле ангелов, прекрасна! – там Ленор. Её здесь нет.
Есть лишь память, тьма и бред.
Шелковистый и неясный шорох шторы темнокрасной
Порождал во мне ужасный и необъяснимый страх –
Страх, что прежде был неведом, и за ним пошёл я следом,
Будто бы вед`омый бредом, с замираньем на устах
Повторяя – «Гость какой-то...» – с замираньем на устах.
«Поздний гость стучит, устав»
И колдуя над замками непослушными руками,
– «Гостю – сэру или даме, – бормотал я, – очень рад!
Хоть никто нас не представил, каюсь я, что ждать заставил
Вас в дверях противу правил!» Вход открыл я – и назад
Отшатнулся в удивленье: никого – лишь тени в ряд
Зачарованы стоят.
И обманут мнимым стуком, тьмой очерчен, будто кругом,
Озадачен и испуган, я глядел в ночную даль.
Зря... Ни шёпота, ни крика. Тишина была безлика.
«Ах, Ленор!» – на грани мига, словно выплеснув печаль,
Молвил я – и повторило эхо имя и печаль.
Ах, Ленор! Как жаль! Как жаль...
Память – горькое наследство. Я вернулся в кабинет свой,
Как в обитель мглы и бедствий, – и опять услышал стук.
Нёсся он из-за решётки – стук размеренный и чёткий,
Стук отрывистый, короткий – резкий и зловещий звук.
Может, ветер бьёт решёткой, порождая этот звук?
И упало сердце вдруг.
Ставень я открыл – и Ворон – величав, велик и чёрен,
Из веков, чей древен корень, – появился на окне
И, не одаривши взглядом, чёрным блещущий нарядом,
Горд, как знамя над парадом, в комнату влетел ко мне
И воссел на бюст Паллады – так он прилетел ко мне –
Тёмный, в тёмной тишине.
Странно! Облик этой птицы мне помог приободриться,
Хоть и был темней криницы, той, где глубока вода.
«Лорд трагического вида, или ты слуга Аида,
Или же беглец из скита, – как ты выбрался сюда? –
Я спросил, – и как зовёшься, раз уж ты попал сюда?»
Каркнул Ворон: «Никогда».
Сам не свой от изумленья был я, слыша рассужденья,
А не карканье иль пенье – столь привычные всегда
Нам в пернатых. Да и кто же, мне подобно, видел тоже
Птицу, что на мрак похожа и сидела без труда
На макушке у Паллады – без малейшего труда! –
Птицу с кличкой «Никогда»?!
Ах, как был невозмутим он, этот Ворон! Как единым
Словом – грусти господином – суть, что холоднее льда,
Выразив, окаменел он, угольный на бюсте белом.
И шепнул я оробело: «Канет ранняя звезда –
Он исчезнет, как надежда, как друзья и как звезда…»
Каркнул Ворон: «Никогда».
Понимая – это чудо! – стал я размышлять: откуда
Прицепилось, как простуда, как репейник, как беда,
К чёрной птице это слово? От хозяина какого
В час движенья рокового из надежды в никуда
Научился Ворон слову, что уводит в никуда,
В никуда и в никогда?
Чопорный, как лорд в визитке, на своей Палладе хлипкой
Вызывал мою улыбку этот полуночный мим.
И на ироничной ноте в кресле бархатном напротив
Я задумался: а вроде, должен быть неотделим
От секретов заповедных и от тайн неотделим
Ворон с именем таким.
Не произнося ни слова, был как будто бы я скован,
Неподвижен, зачарован – так впер`ил в меня свой взор
Ворон – птица тьмы и страха. Я откинулся на бархат,
Фиолетовый и гладкий, чувствуя в груди укор:
Ведь не сядет больше в кресло – ах, как горек был укор! –
Никогда моя Ленор.
И видение мне было: будто ангел внёс кадило,
И надежду источило прямо в душу мне оно!
Я подумал на мгновенье: «Может, Божье изъявленье
Даровало мне забвенье в час, когда вокруг темно
Без Ленор... Так пей непентес в час, когда вокруг темно!»
Но забыть мне не дано.
И вскричал я: «Вещий Ворон! Ты пером иль сутью чёрен?
Искушеньем или горем был ты приведён сюда,
В дом, что стал сгоревшим садом, в мир, безмолвьем схожий с адом?
Может, в кручах Галаада бьёт забвения вода,
Чтоб хлебнуть и вмиг забыться – в Галааде есть вода?»
Ворон каркнул: «Никогда!»
Я вскричал: «Кто ты, не знаю – демон или вестник рая, –
Но ведь истина святая негасима, как звезда!
Так скажи во имя света: есть ещё надежда где-то
Для души несчастной этой, чей удел теперь – беда,
Меж святых Ленор увидеть?», – и разверзлись холода...
Ворон каркнул: «Никогда!»
Я сказал: «Разлуки знаком слово, вспоенное мраком,
Ныне стало. Ты ж над прахом взвейся, ибо ждёт Плутон
Тьму твою во тьме могильной, всеобъятной и всесильной.
Улетай, раскинув крылья, вытащи из сердца вон
Клюв свой! – и оставь Палладу, и меня оставь, и вон!...»
«Никогда!» – ответил он.
И с тех пор он вечно рядом, не меняющий наряда
Цвета мрака, и Паллада гасит взор, и череда
Дней и лет в когтистых лапах меркнет, и ложатся на; пол
Тени от печальной лампы на шнуре – туда-сюда...
И душа, уж неживая, вслед за мглой – туда-сюда! –
Не воскреснет никогда.
__________________________________________________