Что имел в виду поэт, написав «как не найти погаснувшей звезды»? Это о звезде полей пишет Рубцов, о звезде, которая еще недавно, остановившись, смотрела «в полынью». «Звезда полей, во мгле заледенелой Остановившись, смотрит в полынью. Уж на часах двенадцать прозвенело, И сон окутал родину мою... Звезда полей! В минуты потрясений Я вспоминал, как тихо за холмом Она горит над золотом осенним, Она горит над зимним серебром... Звезда полей горит, не угасая, Для всех тревожных жителей земли, Своим лучом приветливым касаясь Всех городов, поднявшихся вдали. Но только здесь, во мгле заледенелой, Она восходит ярче и полней, И счастлив я, пока на свете белом Горит, горит звезда моих полей...».
«Уж на часах двенадцать прозвенело», то есть – настал час обожествления стихии. Но хотят ли этого рубцовские поля, пропитанные потом пахаря, простого крестьянина, а не Бога? Может быть, этим полям милее было бы воплотиться в родном пахаре – любящем эти поля, чем в высоком, незнакомом, холодном и недосягаемом Боге?
Что это за звезда, увиденная Рубцовым? Не одна ли это из двух говоривших друг с другом лермонтовских звезд? Где другая звезда? Должно быть, погасла, и поэту «не найти» как раз той «погаснувшей звезды»? И с кем теперь говорить одинокой лермонтовской звезде? С полями рубцовскими она хотела бы говорить, но поля молчаливы, они безмолвию научились у безропотного пахаря.
Но от имени своих полей со звездою лермонтовской говорит Рубцов – на языке звездного сияния, на языке звездного огня. В пространстве этих взаимоотношений поэт – идеален, а без них – на первом плане его биографии оказываются пьянка, нищета, бездомность.
Обо всем на свете поэт может говорить со звездою. Одарив ее статусом «звезды полей», может быть, поэт дал ей самый высокий статус, какой не могла дать и обожествленная стихия.
И потому «только здесь, во мгле заледенелой, она восходит ярче и полней», что только здесь есть поэт, слушающий и вдохновляющий ее, только здесь – единственная родина этого поэта.
И поэт своей любовью, своим небывалым возвышением звезды, возведением ее в «звезду полей», может заставить ее разлюбить стихию – обожествленную.
И что бывает, когда звезда покидает божественный контекст стихии? Бывает одно: она гаснет, она падает – и пропадает в необъятном пространстве небытия. Тогда уже – «не найти погаснувшей звезды». Не найти ее – не только поэту, но и самой стихии уже не найти своей частички – выпавшей из нее, протестовавшей против ее воплощения в Боге.
Все, что протестует против Бога, в том числе и против воплощенного в стихии, становится «погаснувшей звездой», то есть теряет сияние, превращается в беспросветный сумрак, который «не найти».
И жизнь поэта, в котором Бог – стихия постигает свою сущность, поддерживает горение звезды над полем – в контексте божественного абсолюта…