Вышла в свет уникальная расширенная версия романа «Евгений Онегин», содержащая на 67 строф больше, чем в стандартной версии, а так же комментарии и иллюстрации:
http://ridero.ru/books/evgenii_onegin_1/
Создавая роман «Евгений Онегин», А.С. Пушкин планировал написать 9 глав. «Путешествие Онегина» должно было быть восьмой (предпоследней) главой, а нынешняя 8-я глава – была изначально 9-й. Однако, в итоге Пушкин решил выпустить одну главу «по причинам, важным для него, а не для публики», но опубликовал её фрагменты в предисловии к изданию 8-й главы окончательной версии.
Что побудило Пушкина выпустить главу? По некоторым данным, в ней шла речь о посещении Онегиным военных поселений, устроенных Александром I, где царила гнетущая казарменная атмосфера. По цензурным соображениям Пушкин уничтожил или не написал строфы на эту тематику. А без них глава показалась ему слишком короткой, чтобы публиковать её.
Тем не менее, в рукописях и черновиках Пушкина сохранилось достаточно строф, чтобы восстановить «Путешествие Онегина» почти полностью. Я публикую сводный текст, состоящий из 36-и строф, из них обычно публикуются в примечаниях к роману лишь фрагменты 19-и строф.
Нумерация строф выполнена редактором. Строфы, частично или полностью не опубликованные при жизни Пушкина отмечены знаком + перед номером строфы. В квадратных скобках – текст Пушкина, не вошедший в опубликованные им строфы. В полностью добавленных строфах квадратные скобки не используются. В угловых скобках – редакторские конъектуры и реконструкции текста на основе черновиков. Буква «П» после номера строфы означает, что пунктуация в строфе частично или полностью принадлежит редактору.
+ I П
Блажен, кто понял голос строгой
Необходимости земной;
Кто в жизни шёл большой дорогой,
Большой дорогой столбовой;
Кто цель имел и к ней стремился;
Кто знал, зачем он в свет явился,
И Богу душу передал
Как откупщик иль генерал.
«Мы рождены, – сказал Сенека, –
Для пользы ближних и своей»
(Нельзя быть проще и ясней),
Но тяжело, прожив полвека,
В минувшем видеть только след
Утраченных бесплодных лет.
+ II П
<Хотя Евгений меньше прожил
В кругу взыскательной толпы, –
В нём друга гроб тоску умножил.
И как бы ни были глупы
Для мрачного анахорета
Сужденья совести и света,
Они родили, наконец,
Несносно колющий венец.
Так, без любви и без занятья,
В соседях толки возбудив,
Весьма сомнительным прослыв,
Страшась томленья, как проклятья,
Онегин мой уж не хотел
В деревне прозябать без дел.>
+ III П
Наскуча или слыть Мельмотом,
Иль маской щеголять иной,
Проснулся раз он патриотом.
Дождливой, скучною порой
Россия, господа, мгновенно
Ему понравилась отменно,
И решено. Уж он влюблён,
Уж Русью только бредит он.
Уж он Европу ненавидит
С её политикой сухой,
С её развратной суетой.
Онегин едет; он увидит
Святую Русь: её поля,
Пустыни, грады и моря.
+ IV П
Он собрался, и, слава Богу,
Июня третьего числа
Коляска лёгкая в дорогу
Его по почте понесла.
Среди равнины полудикой
Он видит Новгород Великой.
Смирились площади: средь них
Мятежный колокол утих.
Но бродят тени великанов:
Завоеватель скандинав,
Законодатель Ярослав
С четою грозных Иоанов;
И вкруг поникнувших церквей
Кипит народ минувших дней.
+ V П
Тоска, тоска! Спешит Евгений
Скорее далее: теперь
Мелькают мельком, будто тени,
Пред ним Валдай, Торжок и Тверь.
Тут у привязчивых крестьянок
Берёт три связки он баранок,
Здесь покупает туфли. Там –
По гордым Волжским берегам
Он скачет сонный. Кони мчатся,
То по горам, то вдоль реки.
Мелькают вёрсты, ямщики
Поют и свищут, и бранятся.
Пыль вьётся. Вот Евгений мой
В Москве проснулся на Тверской.
+ VI П
Москва Онегина встречает
Своей спесивой суетой,
Своими девами прельщает,
Стерляжьей подчует ухой.
В палате Английского Клоба
(Народных заседаний проба),
Безмолвно в думу погружён,
О кашах пренья слышит он.
Замечен он. Об нём толкует
Разноречивая Молва.
Им занимается Москва,
Его шпионом именует,
Слагает в честь его стихи,
И производит в женихи.
+ VII П
«Женись». — На ком? — «На Вере Чацкой».
— Стара. — «На Радиной». — Проста.
«На Хальской». — Смех у ней дурацкой.
«На Шиповой». — Бедна, толста.
«На Минской». — Слишком томно дышит.
«На Торбиной». — Романсы пишет,
Шалунья мать, отец дурак.
«Ну так на Энской». — Как не так!
Приму в родство себе лакейство.
«На Маше Липской». — Что за тон!
Гримас, ужимок миллион.
«На Лидиной». — Что за семейство!
У них орехи подают,
Они в театре пиво пьют…
+ VIII П
<Как описал Фонвизин дедов!
Он всю Москву созвал на бал.
Как живо колкий Грибоедов
В сатире внуков показал!
Напрасно! На больших обедах
Бояре всё ворчат о бедах.
Мельканье карт, стаканов стук –
Онегину постылый круг.
Он видит башню Годунова,
Дворцы и площади Кремля,
И храм, где царская семья
Почиет близ мощей святого.
Он бродит меж ночных огней
В садах московских богачей.>
+ IX П
[Тоска, тоска! Он в Нижний хочет,
В отчизну Минина.] Пред ним
Макарьев суетно хлопочет,
Кипит обилием своим.
Сюда жемчу;г привёз индеец,
Поддельны ви;ны европеец,
Табун бракованых коней
Пригнал заводчик из степей,
Игрок привёз свои колоды
И горсть услужливых костей,
Помещик – спелых дочерей,
А дочки – прошлогодни моды.
Всяк суетится, лжёт за двух,
И всюду меркантильный дух.
+ X П
Тоска! Евгений ждёт погоды
Уж Волга, «рек, озёр краса»,
Его зовёт на пышны воды
Под полотняны паруса.
Взманить охотника нетрудно.
Наняв купеческое судно,
Поплыл он быстро вниз реки.
Надулась Волга. Бурлаки,
Опёршись на багры стальные,
Унывным голосом поют
Про тот разбойничий приют,
Про те разъезды удалые,
Как Стенька Разин в старину
Кровавил Волжскую волну.
+ XI
Поют про тех гостей незваных,
Что жгли да резали. Но вот,
Среди степей своих песчаных,
На берегу солёных вод
Торговый Астрахань открылся.
Онегин только углубился
В воспоминанья прошлых дней,
Как жар полуденных лучей
И комаров нахальных тучи,
Пища, жужжа со всех <сторон>,
Его встречают. И, взбешён,
Каспийских вод брега сыпучи
Он оставляет тот же час.
Тоска! Он едет на Кавказ.
XII
Он видит: Терек своенравный
Крутые роет берега;
Пред ним парит орёл державный,
Стоит олень, склонив рога;
Верблюд лежит в тени утеса,
В лугах несётся конь черкеса,
И вкруг кочующих шатров
Пасутся овцы калмыков,
Вдали – кавказские громады,
К ним путь открыт. Пробилась брань
За их естественную грань,
Чрез их опасные преграды;
Брега Арагвы и Куры
Узрели русские шатры.
+ XIII П
<Но вот, конвоем окружён,
Вослед за пушкою степною,
В край гор Евгений был введён,
В край древний, с дикою красою.>
Обвалы сыплются и блещут.
Вдоль скал прямых потоки хлещут.
Меж гор, меж двух <высоких> стен,
Идёт ущелие. Стеснен
Опасный путь: всё уже, уже!
Вверху – чуть видны небеса.
Природы мрачная краса
Везде являет дикость ту же.
Хвала тебе, седой Кавказ,
Онегин тронут в первый <раз>.
+ XIV П
Во время оное, былое,
<В те дни я знал тебя>, Кавказ!
В своё святилище пустое
Ты <призывал> меня не раз.
В тебя влюблён я был безумно,
Меня приветствовал ты шумно
Могучим гласом бурь своих.
Я слышал <плеск> ручьёв твоих,
И снеговых обвалов грохот,
И клик орлов, и пенье дев,
И Терека свирепый рев,
И эха дальнозвучный хохот.
И зрел я, слабый твой певец,
Казбека царственный венец.
XV
Уже пустыни сторож вечный,
Стеснённый холмами вокруг,
Стоит Бешту остроконечный
И зеленеющий Машук,
Машук, податель струй целебных;
Вокруг ручьёв его волшебных
Больных теснится бледный рой:
Кто жертва чести боевой,
Кто Почечуя, кто Киприды;
Страдалец мыслит жизни нить
В волнах чудесных укрепить,
Кокетка злых годов обиды
На дне оставить, а старик
Помолодеть – хотя <б> на миг.
XVI П
Питая горьки размышленья,
Среди печальной их семьи,
Онегин взором сожаленья
Глядит на дымные струи
И мыслит, грустью отуманен:
«Зачем я пулей в грудь не ранен?
Зачем не хилый я старик,
Как этот бедный откупщик?
Зачем, как тульский заседатель,
Я не лежу в параличе?
Зачем не чувствую в плече
Хоть ревматизма? – ах, Создатель!
[И я, как эти господа,
Надежду мог бы знать тогда.]
+ XVII П
[Блажен, кто стар! Блажен, кто болен,
Блажен, чья смерть уже близка!
Но я здоров, я молод, волен,
Чего мне ждать? тоска! тоска!..»
Простите, снежных гор вершины,
И вы, кубанские равнины;
Он едет к берегам иным,
Он прибыл из Тамани в Крым.]
Воображенью край священный:
С Атридом спорил там Пилад,
Там закололся Митридат,
Там пел Мицкевич вдохновенный
И, посреди прибрежных скал,
Свою Литву воспоминал.
XVIII
Прекрасны вы, брега Тавриды,
Когда вас видишь с корабля
При свете утренней Киприды,
Как вас впервой увидел я;
Вы мне предстали в блеске брачном:
На небе синем и прозрачном
Сияли груды ваших гор,
Долин, деревьев, сёл узор
Разостлан был передо мною.
А там, меж хижинок татар…
Какой во мне проснулся жар!
Какой волшебною тоскою
Стеснялась пламенная грудь!
Но, муза! прошлое забудь.
XIX
Какие б чувства ни таились
Тогда во мне – теперь их нет:
Они прошли иль изменились…
Мир вам, тревоги прошлых лет!
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья…
Другие дни, другие сны;
Смирились вы, моей весны
Высокопарные мечтанья,
И в поэтический бокал
Воды я много подмешал.
XX
Иные ну;жны мне картины:
Люблю песчаный косогор,
Перед избушкой две рябины,
Калитку, сломанный забор,
На небе серенькие тучи,
Перед гумном соломы кучи –
Да пруд под сенью ив густых,
Раздолье уток молодых;
Теперь мила мне балалайка
Да пьяный топот трепака
Перед порогом кабака.
Мой идеал теперь – хозяйка,
Мои желания – покой,
Да щей горшок, да сам большой.
XXI
Порой дождливою намедни
Я, завернув на скотный двор…
Тьфу! прозаические бредни,
Фламандской школы пёстрый сор!
Таков ли был я, расцветая?
Скажи, фонтан Бахчисарая!
Такие ль мысли мне на ум
Навёл твой бесконечный шум,
Когда безмолвно пред тобою
Зарему я воображал
Средь пышных, опустелых зал…
Спустя три года, вслед за мною,
Скитаясь в той же стороне,
Онегин вспомнил обо мне.
XXII
Я жил тогда в Одессе пыльной…
Там долго ясны небеса,
Там хлопотливо торг обильный
Свои подъемлет паруса;
Там всё Европой дышит, веет,
Всё блещет югом и пестреет
Разнообразностью живой.
Язык Италии златой
Звучит по улице весёлой,
Где ходит гордый славянин,
Француз, испанец, армянин,
И грек, и молдаван тяжёлый,
И сын египетской земли,
Корсар в отставке, Морали.
XXIII
Одессу звучными стихами
Наш друг Туманский описал,
Но он пристрастными глазами
В то время на неё взирал.
Приехав, он прямым поэтом
Пошёл бродить с своим лорнетом
Один над морем – и потом
Очаровательным пером
Сады одесские прославил.
Всё хорошо, но дело в том,
Что степь нагая там кругом;
Кой-где недавний труд заставил
Младые ветви в знойный день
Давать насильственную тень.
XXIV
А где, бишь, мой рассказ несвязный?
В Одессе пыльной, я сказал.
Я б мог сказать: в Одессе грязной –
И тут бы, право, не солгал.
В году недель пять-шесть Одесса,
По воле бурного Зевеса,
Потоплена, запружена,
В густой грязи погружена.
Все до;мы на аршин загрязнут,
Лишь на ходулях пешеход
По улице дерзает вброд;
Кареты, люди тонут, вязнут,
И в дрожках вол, рога склоня,
Сменяет хилого коня.
XXV
Но уж дробит каменья молот,
И скоро звонкой мостовой
Покроется спасённый город,
Как будто кованой бронёй.
Однако в сей Одессе влажной
Ещё есть недостаток важный;
Чего б вы думали? – воды.
Потребны тяжкие труды…
Что ж? это небольшое горе,
Особенно, когда вино
Без пошлины привезено.
Но солнце южное, но море…
Чего ж вам более, друзья?
Благословенные края!
XXVI
Бывало, пушка зоревая
Лишь только грянет с корабля,
С крутого берега сбегая,
Уж к морю отправляюсь я.
Потом за трубкой раскалённой,
Волной солёной оживлённый,
Как мусульман в своём раю,
С восточной гущей кофе пью.
Иду гулять. Уж благосклонный
Открыт Casino; чашек звон
Там раздаётся; на балкон
Маркёр выходит полусонный
С метлой в руках, и у крыльца
Уже сошлися два купца.
XXVII
Глядишь – и площадь запестрела.
Всё оживилось; здесь и там
Бегут за делом и без дела,
Однако больше по делам.
Дитя расчёта и отваги,
Идёт купец взглянуть на флаги,
Проведать, шлют ли небеса
Ему знакомы паруса.
Какие новые товары
Вступили нынче в карантин?
Пришли ли бочки жданных вин?
И что чума? и где пожары?
И нет ли голода, войны
Или подобной новизны?
XXVIII
Но мы, ребята без печали,
Среди заботливых купцов,
Мы только устриц ожидали
От цареградских берегов.
Что устрицы? пришли! О радость!
Летит обжорливая младость
Глотать из раковин морских
Затворниц жирных и живых,
Слегка обрызнутых лимоном.
Шум, споры – лёгкое вино
Из погребов принесено
На стол услужливым Отоном;
Часы летят, а грозный счёт
Меж тем невидимо растёт.
XXIX
Но уж темнеет вечер синий,
Пора нам в оперу скорей:
Там упоительный Россини,
Европы баловень – Орфей.
Не внемля критике суровой,
Он вечно тот же, вечно новый,
Он звуки льёт – они кипят,
Они текут, они горят,
Как поцелуи молодые,
Все в неге, в пламени любви,
Как зашипевшего аи
Струя и брызги золотые…
Но, господа, позволено ль
С вином равнять do-re-mi-sol?
XXX
А только ль там очарований?
А разыскательный лорнет?
А закулисные свиданья?
A prima donna? а балет?
А ложа, где, красой блистая,
Негоциантка молодая,
Самолюбива и томна;,
Толпой рабов окружена?
Она и внемлет и не внемлет
И каватине, и мольбам,
И шутке с лестью пополам…
А муж – в углу за нею дремлет,
Впросонках фора закричит,
Зевнёт и – снова захрапит.
XXXI
Финал гремит; пустеет зала;
Шумя, торопится разъезд;
Толпа на площадь побежала
При блеске фонарей и звезд,
Сыны Авзонии счастливой
Слегка поют мотив игривый,
Его невольно затвердив,
А мы ревём речитатив.
Но поздно. Тихо спит Одесса;
И бездыханна и тепла
Немая ночь. Луна взошла,
Прозрачно-лёгкая завеса
Объемлет небо. Всё молчит;
Лишь море Чёрное шумит…
+ XXXII П
Итак, я жил тогда в Одессе
[Средь новоизбранных друзей,
Забыв о сумрачном повесе,
Герое повести моей.
Онегин никогда со мною
Не хвастал дружбой почтовою,
А я, счастливый человек,
Не переписывался ввек
Ни с кем. Каким же изумленьем,
Судите, был я поражён,
Когда ко мне явился он
Неприглашённым привиденьем!
Как громко ахнули друзья
И как обрадовался я!]
+ XXXIII П
«Святая дружба, глас натуры!»
Взглянув друг на друга потом,
Как Цицероновы Авгуры,
Мы засмеялися тишком…
<Текли рекой у нас беседы.
Онегин без прикрас поведал,
Как был в деревню занесён,
Как Ленский в Ольгу был влюблён,
И как от ревности и сплина
Погиб восторженный поэт…
Про Таню приоткрыл секрет…
Письмо, что пылко и невинно,
Тогда явил Онегин мне,
Не мысля о его цене.>
+ XXXIV П
Недолго вместе мы бродили
По берегам Эвксинских вод.
Судьбы; нас снова разлучили,
И нам назначили поход.
Онегин, очень охлажденный
И тем, что видел, насыщенный,
Пустился к невским берегам.
А я от милых Южных дам,
От <жирных> устриц черноморских,
От оперы, от тёмных лож
И, слава богу, от вельмож
Уехал в тень лесов Тригорских,
В далёкий северный уезд;
И был печален мой приезд…
+ XXXV П
О, где б Судьба не назначала
Мне безыменный уголок,
Где б ни был я, куда б ни мчала
Она смиренный мой челнок,
Где поздний мир мне б ни сулила,
Где б ни ждала меня могила,
Везде, везде в душе моей
Благословлю моих друзей.
Нет-нет! нигде не позабуду
Их милых, ласковых речей…
Вдали, один, среди людей
Воображать я вечно буду
Вас, тени прибережных ив,
Вас, мир и сон Тригорских нив
+ XXXVI П
И берег Сороти отлогий,
И полосатые холмы,
И в роще скрытые дороги,
И дом, где пировали мы;
Приют, сияньем Муз одетый,
Младым Язы;ковым воспетый:
Когда из капища наук
Являлся он в наш сельский круг
И нимфу Сороти прославил,
И огласил поля кругом
Очаровательным стихом.
Но там и я свой след оставил,
Там, ветру в дар, на тёмну ель
Повесил звонкую свирель.
__
Вышла в свет уникальная расширенная версия романа «Евгений Онегин», содержащая на 67 строф больше, чем в стандартной версии, а так же комментарии и иллюстрации:
http://ridero.ru/books/evgenii_onegin_1/