Я так думаю, что с тебя началась в её жизни несчастливая полоса, череда несбывающихся желаний, агонизирующих надежд. Ей больше не счесть разбиваемых вдрызг сердец, ей больше не рушить камень, не есть гранит. У неё болит? Нет, не болит – у неё умирает.
Расскажи, назвАная мне сестра, Лилит, как стать неподвластной времени, как одолеть смерть и остаться в чужих навеки. Как жить, как – чёрт побери – жить, если люди вокруг – не люди, а ломаные калеки? Если каждый первый из них попадается мне на лжи, если проще дружить с зверьми, если проще ввернуть вспять реки?
Ужасно, когда ни одной щеке не нужен твой нос – я уверена, этот пост из контакта звучал и в твои времена; только писался, видимо, на табличках. И ты выводила его, старательно ломая о твёрдую глину кость, буквы были округлы, кончики их – остры. Глина – его же часть; то, из чего соткано, собственно, тело (все тела, если строго), но ты всё равно писала, потому что была отличница.
Вот почему девицы со всей планеты вычерчивают на венах их имена, а надо б – на глине, земле. Какое там на крови волшебство? Волшебства здесь нет. А вот их же телом душу к рукам прибрать – запросто, да пожалуйста. Но мы же помним, что дети Евы не могут творить зла – они лишь совершают ошибки и оступаются.
Это ты, красивая женщина, самая первая, творила всё, что хотела, и ведала, что творила. Это ты всем брошенкам отдавала силы, когда вдруг Адамы бросали их. Тебя, совершенную, в Тартар повергли, тебя рубили на части, жгли. И сама кромсалась, пули в висок бросала, уксусом запивала спирт. Как ни мертви - бесполезно всё, смерть тебе не дана. Так же сидишь с той же глиняной штукой, когтями царапаешь имена.