Я слепо был уверен: всё, что я говорю, звучало искренне-красноречиво,
Но несмотря на это, Вы бледное моё безжизненное тело обходили мимо.
От этой незатейливой задумки ни сердце Ваше, ни душа, не содрогнулись,
Вы не вскричали: «Боже». Вы не... Вы встали у окна и отвернулись.
Исполните последнее желание: умрите и оставьте наконец меня в покое,
Дайте мне застрелиться в одиночестве в моём прогнившем одичалом доме.
Как много дивных рук в монастыре изрезали осколки от витражных окон,
Которых честолюбивые церковные святители молили держаться боком.
Я на колени упаду у изумрудной ели, я там бранить начну неверную судьбу
За то, что только из-за Вас — лишь Вас, я всё никак — из сие мира не уйду.
Не верьте никому — в Раю не воспевают об ушедших, там кормят ядом.
Как мне забыться, не вспоминать о худших днях, ведь Вы всё время рядом?
В одной из лавок смуглый паренёк сказал: «Берите, ценнейший антиквар!»
Ты — выкидыш сиротский, прописанный в бумагах как «небесный дар».
Мой дар. Простолюдины, моё это, моё! Не трогайте руками и носы не суйте!
Но вы все смеётесь, держась за животы, потом доказываете: «Мы тоже люди».
Она сбежит — я знаю. И в сугробах будет прятаться обиженным зверьком,
И вновь увижу я её лишь... танцующей на улице — едва — мельком.
Не верьте никому — ведь, если мать беспамятно хранит в тепле своё дитя,
То почему бежит за горизонт, бросая всё, лишь с наступлением ноября...
А я поверил. Вы тоже, бросая всё, бежите, как только листья начинают
увядать,
Ты — выкидыш сиротский, наивно верящий лишь в то, что он отыщет мать.
Зима закончилась — я обещал. Теперь и Вы должны исполнить обещание...
Простое и дешёвое. Подарите же мне, наконец, наше желанное прощание.
Я слепо был уверен: всё, что я говорю, звучало искренне-красноречиво,
Но несмотря на это, Вы бледное моё безжизненное тело обходили мимо.
Исполните последнее желание: умрите и оставьте наконец меня в покое,
Дайте мне застрелиться в одиночестве в моём прогнившем одичалом доме.