Он даже мёртвый взял себе конвой
Из сотен душ. За пароксизм печали
Его рабы страх смертный выдавали.
Стоял в стране жестокой скорби вой…
Вилась вверху воронья дребедень.
На митинг мать меня в райцентр таскала.
Был предвесенний тусклый, серый день.
Толпа кряхтела. Музыка страдала.
Летела смесь из снега и дождя.
Я за рукав дерьмыжил мать упрямо,
Не понимая собственного срама:
“Зачем ты раньше не свозила, мама,
Меня в столицу – посмотреть вождя?”
А ей, видать, и это было жутко:
Кругом народ – вдруг кто не так поймёт?
Под рёв оркестра выбрала минутку
И рукавицей мне закрыла рот.
Я был мальцом. Но помню, как сейчас,
Гудки, сирены, гром салютных пушек
И чёрный ужас измождённых глаз
У деревенских сморщенных старушек.
Лет через пять в Москве я побывал
И, любопытным сердцем холодея,
У стен кремлёвских в недрах мавзолея
Двух мертвецов великих повидал.
Не кончен спор про их добро и зло.
Я не вития. В диспут не влезаю.
Но сознаю – мне крупно повезло,
Что я о них по книжкам только знаю.
05. 03. 1963