Этот день, словно год в тюрьме, был долог.
Опускается неба дырявый полог.
И безликой луной повис осколок
в вечном плену своего забытья.
В темном доме, где много зеркал и комнат,
без тебя я встречаю ноябрь, как омут,
к каждому дню октября повернут,
как к алфавиту последняя «я».
Как мы прожили эти дни, Бог знает.
Только Бог да черни вороньей стая,
что слеталась на холод, нас уличая
в том, в чем винить никого нельзя.
Тридцать дней, как ступеней, ведущих к храму,
букв кириллицы, что упрямо
я тасую, судьбы излагая драму,
а по сути – месяца бытия.
Я познал сегодня, что не видел прежде:
хоть учи прилежно, хоть оставь невеждой;
хоть дари всю нежность, хоть лиши надежды –
не поймешь, что благо для души чужой.
У другого сердца и другие нравы.
Глупо лезть в чужое со своим уставом.
Знать, прожить октябрь мы имели право,
как хотелось каждому, а не нам с тобой.
Этот день, словно век во тьме, был долог.
Опускается неба дырявый полог.
Я по дому хожу вдоль книжных полок
в вечном плену своего забытья.
Еще пару часов – и уйдет в забвенье
ставший выдержкой и обольщеньем,
твердокаменность разбивая щебнем,
день тридцать первого октября.