Пью третий день, в окне десяток лун,
А мысль летит осколком лёгкой смальты.
Над той рекой, где я беспечно юн,
Топтал кирзой нерусские асфальты.
Гулял над Влтавой видами пьянён,
В кругу таких же горе оккупантов.
Градчаны, Карлов, словно дивный сон,
Их универ, - прибежище вагантов.
Бродил по скверам, паркам и садам
в восточном Пеште, пил фруктовый бренди.
Глазел на мост в деревне Роттердам,
На «Сапоге» тащился от Клементи.
Но сознавал, что песни их пресны,
Безвкусен хлеб, бездарны дни и ночи.
И среди пошлой импортной шпаны,
Я помнил воздух русской стороны,
Её озёр рябиновые очи…
Бреду выбиваясь из силы по скверне житейской реки. Что мчится грохочущим Нилом сквозь тлен, обращённый в пески.
Ползу, разрывая до крови ладони, колени, живот. Во льдах оставляя здоровье, оскалив раззявленный рот.
Кричу свои глупые строфы бездушным, как лёд небесам. Олимпы, Эльбрусы, Голгофы, смеются поэчьим слезам.
И там где строка горизонта упорно сползает за край, в костлявых парах креозота мной грезит потерянный рай.
И с каждой поломанной лыжей, ботинком, протёртым до дыр, он мнится мне ближе и ближе, ловушкой захлопнувшей сыр.
Там мечутся острые вилы, кровавые цепи звенят. Но, светит, даруя мне силы звезда, над Отцовской могилой, горящая лишь для меня.