Все говорят, что стала жизнь добрее,
Что вдруг с небес спустилась благодать.
Уходят местечковые евреи,
И мне их будет вечно не хватать.
Они уходят с обречённым смехом,
Рассыпав горстку жалоб и молитв.
Глядит на них сквозь даль Шолом-Алейхем,
Он так любил печальный этот быт.
И нежность он любил, и ум, и глупость,
Облитую бесцельной кутерьмой.
Вновь кто-то едет в поезде в Егупец,
Вновь кто-то возвращается домой.
Одни легко снимают счастья пенки,
Другие стонут на пределе сил.
О, как бывал неподражаем Хенкин,
Когда со сцены душу бередил!
Я помню юмор, что блестел алмазом,
Отточенный на долгие века.
Но всё уходит, и тускнеют фразы,
Лишь песни чуть слышны издалека.
Мой идиш! – я печально слёзы вытер,
Мой сон! – покрытый ржавчиной металл.
Явился миру бесноватый Гитлер
И эту прелесть злобно растоптал.
Летит Егупец, будто взорван паром,
Под самый непредвиденный откос.
Лежат мои родные в Бабьих Ярах,
Последний поезд их туда привёз.
Лежат они, и страшное лепечут,
И вспоминают бездну, как беду.
На пепелище горестных местечек
Опять я вижу жёлтую звезду.
У боли непонятные оттенки -
Ну где она, земная благодать?
И почему молчит со сцены Хенкин? –
Так хочется безудержно рыдать.
Рафаэль-Мендель
2 ноября 2014г.