А потом во мне расцветает ночь густо-чёрным бархатом голой тьмы. Выхожу дышать, а дышать невмочь - у тебя бы воздуха взять взаймы. Материк плывёт под ногами прочь. Надо мною небо течёт водой, звёздным морем, плавленым серебром, абсолютной матовой немотой - лёд горячий, приторно-сладкий ром. Грудь в мытарствах собственных истязав, пустоту словесную проглотив, остаётся просто смотреть в глаза - мол, прости, пожалуйста, ну, прости, мне сегодня не о чем рассказать.
А потом заканчивается речь - только песня волчья на языке. Как друг друга нам здесь с тобой сберечь, оставаться кем, становиться кем, замурован голос коль в янтаре? И выходит только рыдать, рыдать да бояться сердцем к тебе остыть. Вот она, священная благодать.
А потом заканчиваешься ты, точно не был созданным никогда.