(Короткий рассказ - наблюдение за городской жизнью)
У нас сегодня праздник, которым всем решили угодить. Ну, не может совейский человек без салатиков в это время года! Рефлекс – понимаете.
Годовщина революции — государственный праздник в СССР отмечался в день свершения Октябрьской революции ежегодно 7 ноября (25 октября по «старому стилю») и праздновался с 1918 года. В этот день на Красной площади в Москве, а также в областных и краевых центрах СССР проходили демонстрации трудящихся и военные парады. Последний военный парад на Красной площади Москвы в ознаменование годовщины Октябрьской революции прошёл в 1990 году. Так, что было время привыкнуть.
В этот день Русская православная церковь почитает Казанскую икону Божией Матери в память избавления Москвы и России от поляков в 1612 году. На Руси осеннюю Казанскую считали переломом осени и зимы: «До Казанской не зима, а с Казанской не осень». Повсеместно считалось, что Казанская Богоматерь особенно покровительствует простому народу, что она — бабья заступница. Это был один из главных женских праздников, который отмечали пышным застольем с пивом и брагой; игрались свадьбы.
А что сообщает современная энциклопедия по поводу Дня народного единства 4 ноября? А то, что в этот день 1612 года воины народного ополчения под предводительством Кузьмы Минина и Дмитрия Пожарского штурмом взяли Китай-город, освободив Москву от польских интервентов и продемонстрировав образец героизма и сплочённости всего народа вне зависимости от происхождения, вероисповедания и положения в обществе.
А церковь добавляет: «Конечно, военная инициатива происходила из Польши, и на русскую землю пришли польские войска, но кто их пригласил в Москву? Кто перед ними открыл этот путь? Те самые бояре, элита, которая считала, что возведение на Московский престол королевича Владислава будет неким модернизационным проектом для России» (О духовном смысле преодоления смуты – Святейший Патриарх Московский и всея Руси Кирилл).
Выходит, с единством давно уже у нас не очень. Страна большая, и то, что в одном конце страны – так, на другом – может оказаться с точностью до наоборот. Всё зависит от того, какой источник тебя информирует.
Прослушав с утра сводки с фронта, отправляюсь в храм. Он виден из окна моего дома – новенький, аккуратный, деревянный, милый.
Особенно меня радуют там молодые семьи с их детками – отрадно видеть любовь и взаимопонимание. Несмотря на возраст, ребятишки умеют вести себя, как подобает в храме. Они почтительно здороваются друг с другом, а те, что поменьше – не отходят от родителей. Потом, сложив крестом ручки идут к причастию. Совсем малых – несут на руках.
По окончании службы прихожане устроили угощение для всех желающих: в первую очередь, конечно – для ребят. Поскольку на улице сегодня тепло, столы с горячим чаем, конфетками, пряничками, печеньем накрыты возле храма.
Вся служба транслировалась наружу. И те, кто ещё не воцерковлены, имели возможность прослушать её с улицы. Таких было предостаточно!
Выходила из храма под мелодичный колокольный звон, разливающийся над сквером. Всем своим существом ощущала сегодня единство с этими людьми. Я не видела здесь злых, ожесточённых лиц. Каждый готов был помочь другому: уступить место, подсказать что-то, принести стул для немощных, передать свечу.
Люблю вглядываться в лица. Какие они – лица нашего времени? В метро, например – они не видящие никого вокруг, ушедшие в себя, сердито сосредоточенные; по вечерам – вымотанные, с закрытыми глазами. Наши люди научились спать на ходу. Да я и сама дремала стоя, как лошадь, если не читала что-нибудь.
В поездках мне доводилось иногда бывать в «пьяных», обнищавших деревнях. Лица там встречались корявые, брутальные, начисто лишённые желания изменить свою жизнь к лучшему. Даже в детях уже проступали черты одичания. Молодые женщины представали зачастую злющими, грубо понукавшими своих детей, либо, упрямо сжав губы, ожесточенно что-то делавшими по хозяйству. И не было в них ни женственности, ни умиротворения, ни радости.
А вот в малых городах с сохранившейся самобытностью я находила чудесные интеллигентные черты, которые ни с чем не перепутаешь. С удовольствием вслушивалась в местный диалект, посещая места человеческого пребывания: почты, магазины вокзалы; втискивалась в переполненные автобусы, тряслась в опасных для жизни маршрутках, по нашим дорогам. Лица, побитые алкоголем, к слову сказать, мелькали тут и там.
При посещении солидных московских офисов – здрассте вам! – калька с типажей американских фильмов.
Особый тип – питерцы. Там я, словно окунаюсь в незабываемые шестидесятые годы прошлого века с их романтикой и верой в будущее. Без веры вообще, человек едва ли способен прогрессировать.
С некоторых пор появились новые черты – в лицах приезжих. Всё правильно: им разрешили, и они – нахлынули. Сначала казались все одинаковыми, потом мы стали привыкать к ним и различать по национальностям. Москва для многих стала перевалочным пунктом. Скорей заработать денег, любыми путями, и – дальше!
Кавказцы, сначала прочно обосновавшиеся в нашем районе, повыехали: кто в Грецию, кто ещё куда. Теперь их сменили киргизы и узбеки. Есть места, где таджиков чуть ли не больше, чем коренного населения. Это – история, которая в ускоренном режиме варится на наших глазах, оборачиваясь то фарсом, то трагедией. Интересно, что же нас всех тут объединяет? Ведь мы такие разные.
Так за размышлениями, всякой рутинной заботой по дому, приблизился вечер. Я собиралась в гости. В лифте ехала с пожилой дамой, привлекавшей внимание своими чёрными дугами рисованных бровей на болезненно бледном челе.
- Чёрт бы побрал этих бездарных горе-косметологов! – подумала тогда. – Это ж надо так испоганить лицо! Вот собаки страшные! Я бы им матрёшек расписывать не доверила, – молча возмущалась, сочувствуя даме.
Мой путь лежал мимо сетевого продовольственного магазина, возле которого под фонарём стояла группа опрятных пенсионеров – человек эдак пятнадцать. Они что-то оживлённо обсуждали. Та дама присоединилась к ним. Несколько поодаль ютилась пара примелькавшихся уже бомжей. Все они явно чего-то ждали.
Тут из служебных дверей магазина вышли трое рабочих – молодых киргизов, с коробками, наполненными продуктами. Как только всё это было выброшено в рядом стоящие мусорные контейнеры, группа дружно устремилась туда, и со знанием дела люди стали там рыться.
- Что это? – спросила я у рабочих.
- Продукт просрочен, - был ответ. – Псс-соединя-сь! – с улыбкой предложили мне.
Я обалдела, подумав, что вот и дожилась!.. Но, взяв себя в руки, все же спросила:
- Неужели нельзя было не выкидывать это в грязные контейнеры, у которых стоят вонючие лужи? Пусть бы старики из коробок нашли что-нибудь для себя, а уж потом…
- Мы понимай. Мы так и делай. Жалко человек! Но человек дрался. Магазин штрафовать. Хозяин говорить – в контен-нер! – В узких, испытывающих, глазах киргиза мелькала гамма чувств: от насмешки до сострадания.
Спазм сдавил моё горло. Непроизвольные слёзы хлынули из глаз, и, чтобы не показать этого, я быстро пошла прочь. Мне ещё предстояло на остатки своих скудных средств существования купить внучке винограда.
До пенсии оставалось ещё два дня - думала я. Проживу! Сейчас нам уже надо не столько есть, сколько пить. Правда хорошая вода – тоже денег стоит. Дома есть гречка, яйца и лук. Яйца!.. Эти божественные яйца столько раз уже спасали меня в молодые бесшабашные годы, что пора поставить им памятник!
Хотя, если быть честной – вся жизнь моя была бесшабашной. Я до сих пор могу истратить всё до копейки на нужную книгу, важную поездку, долгожданный концерт, какую-то затею. А сколько раз, пока дочь была ещё маленькой, мы возвращались из путешествий, имея на въезде в Москву, лишь деньги на проезд до дома. Зато сколько впечатлений везли с собой! Хорошо, что дочь не в меня в плане транжирства! И хорошо, что оно было, потому, что она – умничка получилась.
Когда возвращалась из магазина, группа старичков, уже с добычей, уже повеселевшая поднимала в едином порыве бумажные стаканчики, наполненные чем-то. Их старомодные болоньевые сумки топорщились упаковками еды.
- Ну, блин… будем едины!? – провозгласил кто-то.
И в это время в небо грянул салют.