***
О молодость, вернись хоть на часок,
быть может, ты меня ещё застанешь.
Вновь слышу я твой тонкий голосок,
которым ты не раз меня обманешь.
Сверкнёшь улыбкой встречной, ослепя,
на старых плёнках или фотоснимках,
где я — ещё не знавшая себя,
где мы с тобой, о молодость, в обнимку.
Найди меня... Я здесь, невдалеке.
Нет, холодно... А вот уже теплее...
И снова, как когда-то, налегке —
в сырой туман, где парусник белеет...
Так в детстве просят: "Ёлочка, зажгись!"
О молодость, приди из ниоткуда!
И вечно, глядя в розовую высь,
нам ждать её несбыточного чуда...
* * *
Под аркой радуги, в кольце обнявших рук
так ярки радости, не ведавшие мук.
И жизнь домашняя, ручная, как зверёк...
Любовь вчерашняя, я слышу твой упрёк.
Как мы под ливнями бежали под плащом,
как счастье пили мы и жаждали ещё...
Осенним золотом закрыло вышину.
Прости мне, молодость, покой и тишину.
***
Жизнь становится вчерашнею,
словно старое кино,
словно тапочка домашняя,
что разношена давно.
Горьковатый привкус опыта,
поиск истины в вине.
Мир отпетый, но не допитый,
чуть виднеется на дне.
***
Когда-то оборачивались вслед,
теперь порой не узнают при встрече.
Но сколько бы ни миновало лет -
я лишь сосуд огня Его и речи.
Кто любит — он увидит на просвет
во мне — Меня, идущей по аллее.
Ну разве что морщинок четче след,
взгляд и походка чуть потяжелее.
Пусть незавидна старости юдоль,
настигнувшей негаданно-нежданно,
но не кладите хлеб в мою ладонь.
Пусть это будет «Камень» Мандельштама.
***
Когда впервые уступили место,
я вздрогнула — неужто это мне?
Ведь только что была ещё невеста,
ведь кажется, пока ещё вполне...
Нет-нет, не надо, в самом деле, что вы,
садитесь вы, я лучше постою.
Я к этой роли просто не готова
и так легко позиций не сдаю.
Я выстою, взойду, похорошею,
я молодости вам не уступлю!
Задрапирую шарфиками шею
и нагло юным место уступлю!
***
Девочка плачет…
А шарик летит.
Б. Окуджава
Ах, кем бы притвориться,
чей облик бы принять,
чтобы заметил рыцарь
и захотел обнять?
У зеркала, вздыхая,
кручусь и так и сяк.
Чего-то не хватает,
какой-нибудь пустяк -
подкрасить и подпудрить,
и блёклый локон взбить -
чтобы мозги запудрить -
заставить полюбить.
Ах, как эти уловки
наивны и смешны,
пути судьбы-плутовки
давно предрешены.
Я знаю, это глупо,
и всё-таки кручусь,
подмазываю губы,
запрятываю грусть.
Какой-нибудь там шарфик -
хоть что-нибудь с собой, -
и возвратится шарик
из дали голубой.
Осуществятся грёзы,
сойдут на нет лета.
И я скажу сквозь слёзы:
как долго ты летал!
***
Лелею в памяти, лелею
и греюсь, нежась и кружась.
Тобой по-прежнему болея,
лелею в мыслях ту аллею,
где шли мы, за руки держась.
Как будто бы в преддверье рая
глаза ласкает синева.
Лелею, холю, обмираю,
как бусинки, перебираю
твои бесценные слова.
Украшу губы поцелуем,
в ушах — два шёпота ночных...
Да, вот такую, пожилую,
любить взахлёб, напропалую...
Как терпят нас в мирах иных,
завистливо взирая сверху
на жаром пышущий очаг,
который и за четверть века
не остудил ещё ночлега,
не оскудел и не зачах!
Вот так бы и в минуту злую,
когда покинет бог огня,
судьбе пропевши аллилуйю,
поставить точку поцелуя
в конце угаснувшего дня.
***
О, как летелось мне с горы отвесной...
Максималисты в молодости мы.
Гора уравновешивалась бездной.
Теперь - пригорки, впадины, холмы...
Невидимые ямы или рифы
порой разнообразят ровный путь.
Горы не одолеть мне, как Сизифу,
а в бездну стало страшно заглянуть.
***
Капуста и картошка молодая,
а я вот понемножку увядаю.
Всё свежее: лучок и кабачок,
а я на свете уж не новичок.
Как хороши и молоды плоды,
а мне стоять у долбаной плиты...
* * *
Сонно нащупаю тапок.
Тает за окнами тьма.
Тихой крадущейся сапой
сны покидают дома.
Влагой траву оросило.
Я из окошка смотрю,
как эта ночь через силу
переродится в зарю.
Утро – синоним пролога,
с жизнью единых кровей.
Яблоки солнечных блоков
через авоськи ветвей.
Дня бытовое лекало.
Злоба. Усмешка юнца.
Всё это только начало,
только начало конца.
Колыбельная
Спи, мечта моя, вера, надежда
на всё то, что уже не сбылось,
что закрыло навек свои вежды,
что не спелось и не родилось.
Вам моя колыбельная эта,
чтоб не плакали громко в груди,
чтоб уплыли в целебную Лету
и не видели, что впереди.
Что не встретила, не полюбила,
всё, чему я сказала гуд бай,
засыпайте, чтоб вас позабыла,
баю-бай, баю-бай, баю-бай...
Все, кого не спасла от печали,
для кого не хватило огня,
засыпайте, забудьте, отчальте,
отпустите, простите меня.
Спи, несбывшеееся,
неродившееся,
баю-бай, баю-бай,
поскорее засыпай,
затухай, моя тоска,
струйка вечного песка,
не спеша теки, теки,
упокой и упеки,
холмик маленький, родной,
спи, никто тому виной...
***
Как будто всё ещё горенье,
ещё погоня за звездой,
но облетает оперенье,
и наступает постаренье
на горло песне молодой.
Уже не горнее паренье,
но погруженье до глубин.
О постаренье, ты даренье,
и таянье, и растворенье
во всех, кто близок и любим.
Вдруг постигает озаренье
в уже последнем кураже,
что это лишь иное зренье,
что это просто сотворенье
себя на новом вираже.
***
Когда нас настигнет бедою,
пускай всё рассеется в дым -
ты помнишь меня молодою,
я помню тебя молодым.
И неба смущённый румянец
в преддверье заоблачных кар
напомнит щеки моей глянец
и рук твоих крепких загар.
Пусть всё унесёт в круговерти
навеки — зови-не зови...
Но память всесильнее смерти.
Особенно память любви.
***
Ты любил меня светлой, воздушной,
золотой, завитой, молодой.
Полюби меня старой, ненужной,
неказистой, больной и седой.
Отражась в зеркалах, обижаюсь
на безжалостный времени след.
Я всё больше к тебе приближаюсь
по обшарпанной лестнице лет.
С каждым днём мы всё ближе и ближе.
Но любовь — не источник утех.
Полюби меня чёрненькой, слышишь?
Белоснежка завидна для всех.
Что ты скажешь, увидев морщины
и поблёкшие пряди волос...
Мы пред старостью все беззащитны,
если б встретиться нам довелось.
Но я знаю — осушишь мне щёки
поцелуями жарче весны,
и их будет без счёта, без счёта,
и объятия будут тесны.
Ты полюбишь как прежде — любую,
пусть я буду один лишь скелет.
И иду я наощупь, вслепую,
в твои руки по лестнице лет.
***
Я устала от с собой боренья,
пусть мне снова молодость соврёт,
промелькнув в глазах, в стихотворенье,
что никто не бросит, не умрёт.
Пусть опять ко мне прибудет судно
в красных как от крови парусах.
То, что высоко и неподсудно –
мне откроет щёлку в небесах.
Дважды в реку, пусть она кровавой
станет для нарушивших закон.
Нахлебаюсь сладкою отравой,
всё, что есть, поставивши на кон.
И тогда, секрет узнавши главный,
отряхнув со щёк морскую соль,
я смогу из горькой Ярославны
превратиться в юную Ассоль.
Где-то тень её доныне бродит...
Молодость, вернись хоть на часок.
Пусть опять лесок заколобродит
и тела впечатает песок.
Холодно… А вот уже теплее…
вот уже ты близко, горячо…
Словно я иду по той аллее,
опираясь на твоё плечо…
***
Я никогда не постарею,
поскольку в прошлом что ни день.
Там в лучшей жизненной поре я,
а здесь моя осталась тень.
Там я порхаю словно птица,
танцую с принцем на балу,
чтоб ровно в полночь превратиться
в свою остывшую золу.
А утром прошлое покличет –
и я – туда, в сиянье дня...
В немолодом моём обличье
вы не застанете меня.
***
Облака – стихотворенья Бога…
Вот бы научиться так писать.
Как тебе там, милый, одиноко...
Вот бы научиться воскресать.
Я хочу вернуть свою походку
и порхать к тебе на рандеву,
чтобы снова стало всё в охотку,
словно я на облаке живу.
Где ты, моё лёгкое дыханье,
лишь в стихах осталось и в эссе.
Юбочки плиссе той колыханье,
кофе обязательно глясе...
Чтобы жизни не коснулась мерзость,
облако держу над головой.
Образа лирическая дерзость
мне рисует в небе облик твой.