Застыли Женева и Зальцбург,
нащупав холодной иглой
под кожицей цивилизаций
культурно-сосудистый слой,
быстрей, чем с витрин – изобилье,
ловчей, чем султана – Кемаль,
в особом отделе напильник
снимает зубную эмаль
с улыбок – и некуда деться:
бумажных меняя коней,
всё послевоенное детство
готовится к новой войне.
На полках оттенка кукушки –
дальтоник чихнёт невзначай –
красны Маяковский и Пушкин,
а Лермонтов зелен, как май,
и строчки в следах конфитюра
пылятся на школьном столе
мальчишек, при слове «культура»
схватившихся за пистолет.