Ноябрь сегодня скребется в двери и воет псом цепным на луну. Он мрачен, холоден, суеверен, ворвется через пяток минут…
На западе алым мажет солнце. Вокруг сгущается темнота – кусает за руки сворой гончих, и выжигает глаза дотла.
Я все пытаюсь смотреть на что-то, вглядеться, и обнаружить свет но то что вижу – одни пустоты, в родных сердцах мне спасенья нет.
Ослепла вовсе, но чую, слышу тебя, как запах своей беды, и ты мне чудишься тонкий, зыбкий – туман над толщей морской воды
И я ищу – как могу, вслепую, руками в поисках миража. Ноябрь скулит.. поминая всуе, зову, как прежде всегда звала.
Мой призрак, мною же сочиненный погибель прочишь и баешь сказ: отцы стреляют в детей на фронте, и ядом слов проклинают нас.
С оружием окружают Город. И прочат смерть и идут войной. Наш Город тих, одинок и проклят. И дети молча идут домой.
И небо давит свинцовым днищем, спускаясь ниже – до самых крыш. Здесь толпы юных уставших нищих без душ, но выжженных пепелищ.
На узких улицах корки снега замерзли и превратились в лёд. Забыт, отброшен их план побега. В ладонь привычно ложится кольт.
Мне страшно, призрак, мне зябко, жутко. Шум крыльев черного воронья. Нам до вторжения остались сутки – на всей планете застыли звуки – и дети (все старики, старухи) спасут сегодня самих себя.