Судьбы игрушка прихотливой,
заложница молвы людской,-
я сроду не была красивой.
Мне приходилось быть такой.
…Глумилась голытьба, бесстыжа.
Под гильотину кровь текла.
В чаду мятежного Парижа
я выживала, как могла.
Да… дети. Муж казнен. Так что же -
салон… богатые друзья.
Кто б осудил меня, о Боже?
Собою промышляла я.
Я позабыла – о Мадонна! –
гадалку, что в кругу семьи
клялась – опустится корона
на кудри темные мои.
Я легкомысленной казалась,
но не была. Так шли года.
Тот генерал, угрюмый малость,
мне не понравился тогда.
Я – героиня светских сплетен,
шикарна, ветрена… А он…
Он ростом мал, и худ, и бледен,
и беден был - мой солдафон.
Его мундиру, эполетам
я умилялась напоказ,
под глаз его холодным светом
своих не опуская глаз.
Он был моложе. Страсти танец,
детьми клянусь, он начал сам.
Бычок упрямый, корсиканец,
он пал тогда к моим ногам!
Его женою стать решила
я, жрица томная любви.
Ах, что скрывать? Я не любила.
Хотелось замуж. С`est la vie.
Не знал он роскоши порочной,
и скромным было торжество.
О, крестик с тоненькой цепочкой –
подарок свадебный его!
Недолго муж мой был со мною –
звала походная труба.
Европу ослепила с бою
его звезда, его судьба…
Он воевал. А мне – игрой лишь
казался орудийный гул.
Но – в грудах сказочных сокровищ
дешевый крестик потонул.
Мой кубок страсти не был выпит,
веселый смерч играл в крови.
Он брал какой-то там Египет.
Я изменяла. С`est la vie.
… Париж – в торжественном уборе.
Под гром хвалебной литии
венец он возложил в соборе
на кудри темные мои…
Он шел – и троны содрогались
там, где войска его прошли.
В приемной нашей к стенкам жались
князья, принцессы, короли.
Да – предписал он роскошь свету!
Мой Мальмезон, как ты мне шел!
По драгоценному паркету
скользил мой бархатный подол.
И живописцы, в муках спешных,
шалели от моих очей,
губ вечно сомкнутых и нежных
и сонной грации моей.
Войны грохочущий театр,
красавиц европейских пыл…
А он был мой, мой император.
Лишь только мне он верен был!
О, славы тайны роковые!
От милой Франции вдали
снега неведомой России
его фортуну погребли…
И вот – когда опять у трона
его орел простер крыла,
и снова в бой его знамена
вели солдат – я умерла,
не зная, что в бою жестоком
повержен, снова генерал,
в плену, на острове далеком,
шесть долгих лет он умирал.
Я не слыхала, как в усталом
бреду, у смерти на краю,
меня и Францию назвал он,
меня – и гвардию свою…
Так Бог судил в расчете странном –
всего лишь женщина, жена –
ему была я талисманом,
мила, изящна и… грешна…
Его судить? У нас ли право?
Через века и навсегда –
его трагедия и слава,
его судьба – его звезда…
06.08.2012