Моего любимого сегодня назначили мавром.
К этой должности прилагается ревнивая секретарша
и кабинет с видом на Патриарший
с дубовым столиком и бронзовым канделябром.
Каждый час секретарша, как очкастая кобра,
вползает и передаёт ему в руки документик,
в котором на суржике бредни о возможном конкуренте.
Змеиным шипением она напоминает эдемский первообраз.
Мавр пачкает пальчик в липкой печати из желатина,
всё потому, что документики состряпывает кухарка с первого этажа.
Кормлю патриарших лебедей и жду очередного шантажа.
Обычно, эти женщины, просят бусы из аквамаринов;
им хочется на шее носить мои глаза.
Плевать хотела на их испачканные суржиком документы!
Сижу никого не трогаю, придумываю легенды
и на этом месте незаметно заканчиваю абзац.
В обеденный перерыв не доверяю моего мавра кухаркам и офисным кобрам.
Приношу его любимые котлетки и горячий какао,
усаживаюсь на колени и целую куда попало.
А он смотрит на меня пристально и взгляд недобрый;
закрываю ему глаза ладошками и говорю: "Не смотри так."
Чувствую его руки на своей шее,
от этого он становится ещё любимее и роднее.
Кричу: "Осторожно! Задушишь, маньяк!"
На крик прибегает пузатый секьюрити с заряженным кольтом,
из-за его спины выглядывают кобры, кухарки и поломойки.
Делаю невинные глаза и спрашиваю: "А почему у вас тут нет койки?
И не беспокойтесь! У нас так всегда с Аскольдом.
Расходитесь по своим рабочим местам."
Таю в его лапах под аккорды Земфиры,
и рассказываю об этом в прямом эфире,
выдаю все его явки по именам.
Ровно в шесть вечера он подходит к трамвайной остановке.
До Патриарших не ходят трамваи, но мы всё равно называем её трамвайной,
это своего рода мистификация и страсть к тайнам.
Берёт меня за руку, а сам считает в уме котировки.
И вот мы уже идём до Маяковской,
перед нами размыкается Большая Садовая.
Мимо проходят - Коровьев, Котэ и Аза. Здороваюсь.
На заднем фоне маячит массовка.
Мавр молча багровеет и сжимает больно мои пальчики.
Как заправские ныряльщики ныряем в метро,
выныриваем и проходим мимо торговых шатров.
Покупаем на ходу кинзу и рогалики.
Дело к ночи. Он подходит ко мне, когда я выхожу из душа,
грозно нависает и спрашивает, как Отелло:
"Молилась ли ты на ночь или не успела?"
и начинает душить поцелуями моих наплечных мушек.