Мертвый сумрак лестничных пролётов,
глухота обшарпанной стены,
дряхлый запах тлена и болота,
кровь во рту, и губы сведены!
Серые истёртые ступени,
старческие шаткие шаги, –
все твои собраться и враги,
все они – кладбищенские тени!
Всё кричит об умерших, о них, –
штукатурка, старые перила…
Память душит, память бьёт под дых,
что ни шаг, то под ногой могила!
Нож блеснул в рогожинской руке, –
выстрел отозвался вдалеке.
Ни души, ни плоти не жалея
голод опрокидывает нас
и хоронит в ледяных аллеях,
и вздымает в небо трубный глас!
Страшно! Ледяные мостовые,
с крыш стекает мёртвая вода,
рваной паутиной провода
падают на ветви неживые,
облаков снятое молоко
мутно, словно будущее время,
и уже становится легко
жизни ускользающее бремя, –
прожито, закрыто, сочтено,
и в глазах бездонно и темно.
Площадь помертвела словно плаха,
замерли тяжёлые мосты,
и зимы больничная рубаха
забелила красные «Кресты»,
выше окон языками иней,
как следы от ледяной свечи, –
проходи скорей, да промолчи,
растворись на параллелях линий!
Сетка улиц – поминальный лист,
небо в клетку, паутина горя…
Как он ослепителен, как чист
город в горностаевом уборе,
от начал времен и навсегда
созданный для Страшного Суда.
Опубликовано в журнале "День и ночь", Красноярск, № 5, 2014