В то утро испытанный образец спортивной харьковской сборки стремительно нес меня вдоль живописного гребного канала. Гребной канал – цивилизованная левая сторона нашей протяжённой косы. Широченная правая сторона объединяет множество пляжей естественного происхождения. Совсем не обязательно на изысканный вкус.
Метрах в сорока впереди из кустов вдруг выпорхнул пёстрый, лохматый удод и тревожно поглядывая на надвигающееся инородное тело, засеменил по рукотворной тропинке. Я притормозил солидарно, намекая, что не представляю опасности. Удод продолжал топать, словно по лесной малохоженой тропке. «Аборигену асфальта» событие это виделось удивительным и я, ещё метров двести наверное, медленно следовал за пичугой, пока она потрясённоя упрямством пришельца, не взлетела обиженно. Похоже добрался я всё же до нелюдимого места.
Наплававшись вдоволь, я чуток «потрусил» согреваясь и распластался в прогретом песочке. Откуда то вдруг взялась и расположилась поблизости молодая мамаша с вихрастой конопатой девчушкой. Повидимому их занесло в эту даль по анологичной причине. Я ловил свой солнечный кайф, и невинное щебетанье ребёнка, совсем мне не казалось помехой.
Когда вскоре послышался визг тормозящих «мустангов», мне уже было чуточку наплевать. Берег быстро наполнился гулом, а затем и треском ломаемого сушняка. К небу поднимался лёгкий дымок зарождающегося костерка. И, наполнив лёгкие вдохами ещё незамутнённой природы, приступили прибывшие ребятки к общенью. Не успев ещё и раскупорить бутылки, к зверскому приступили общенью ребята. Я помалкивал, пытаясь себя убедить, что когда-нибудь и это закончится. Рядом, уткнувшись носом в простынку, млела под гипнотическими лучами мамаша. Девчушка мило посапывала, поливая из проколотого пакетика песочек по контуру лениво распластанной мамочки.
Отборная ругань казалось уже пресытила всё, что обитало вокруг. Казалось от мерзости этой завяла и трубочкою свернулась листва. Особых иллюзий в части увещеванья коллективного беспредела я никогда не питал. По давнему опыту знал, как это ещё и опасно бывает.
Но это вроде уже не меня понесло. Я орал, как органичная часть до нельзя потрясённой природы, как аффектирующее от дикой боли животное. Я не приводил аргументов, а лишь неудержимой лавиной выплёскивал потрясение это.
Чем-то уже совсем нереальным показалось внезапно застигшее не одного лишь меня здесь затишье.
Ко мне, словно мгновенно прозрев, подкатил уполномоченный от оравы, с кривою ухмылочкой извинился и даже снизошёл до приглашения к костерку. Сдерживая дрожь, я опустился в перегретый песок и, словно всё ещё опасаясь инфекции, с головою укрылся простынкой.
Молодая мамаша, оставляя за собой извилистый след на прогретом песочке, подползла и прикоснулась к моей руке, выражая так благодарность свою.
А вскоре соседи мои юные начали собираться.
– Давай оставим нашему дяде совочек, пусть он переколотит их всех, когда они опять заругаются, – эмоционально шептала девчушка.
Потом я, энергично разбежавшись, нырнул, и наплавался до высокого пульса. Наплаваться получилось. Но не забыться. Успокоение так и не вернулось ко мне...
… Хмуро давя на педали, оживился чуть-чуть, лишь заметив шедшую впереди уже знакомую славную парочку. Отлично скроенная молодая мамаша в манящем раздельном купальнике, энергично жестикулируя, что-то очень важное внушала девчушке. Они остановились рядом с выглядывавшим из тени деревьев автомобилем. Мы поравнялись почти. И донеслась до меня эта речь. Любимая мамочка, изящно склонив великолепный свой стан, изьяснялась с прелестным ребёнком так отборно и мерзко, что услышав подобное, вероятней всего, онемели бы даже беспредельные наши соседи.
Меня стремительно занесло на обочину и вышвырнуло с велосипеда со свистом.
…Жена, обрабатывая множественные мои раны и ссадины, часто вздыхала, то ли жалея, то ли вновь обижаясь на "своего Дон Кихота со стажем":
– Боже ж ты мой, а на сей раз как умудриться ты смог?
– Ты не поверишь, родная, я с велосипеда упал…