Мне кажется: под росчерком пера,
Когда своею скорбной рифмой взвою,
Нагрянет в мир унылая пора,
Уже давно разлюбленная мною.
Возникнет тяга к миру и добру,
Захочется, назло потухшей воле
Без надобности выйти ввечерУ
В невспаханное фермерами поле;
Идти туда, где чаща-непролаз
Согнулась по-сиротски после лета,
Где та, что летом радовала глаз
Лесопосадка, донага раздета;
Здесь березняк, прикрыв собой проселок,
В котором колея - как от пропила,
Сигналит полю высвистами соек:
Пришла пора прощений! Наступила!
Порыв, случайно целлофан найдя,
Поднимет да и бросит его оземь;
И в тихой благодарности дождям
Вздремнет до срока вспыхнувшая озимь.
Терзает ветер липы, не вспотевши,
Ждут провода, когда меж них засвищет,
И, как паломник, верит нищий пеший,
Что ждет его на полпути жилище.
Из туч на честь нахлынивает "вето",
Собою гасит в ком-то искру Божью,
И каждый день, с рассвета до рассвета
Дожди поют романсы бездорожью.
И в трепете тоски о прежних днях,
В сознаньи безысходности едины,
Упрямо распрямляется дубняк
И в сколиозе корчатся рябины.
А в кои веки родилось поверье
В то, что рассветы вспыхнут ровно в восемь?
И что меня не ждут за нужной дверью?
И что любовь излечивает осень?
А я, вообразив, что стих творю,
Прикидывая образ пионера,
Надеюсь, что в ненастье, к январю
Родится хоть какая-то, но ВЕРА.