МОЯ ФЕЯ
(1845)
Она следит из-за плеча,
Не разрешая спать,
Когда от боли я кричал,
Велела не рыдать.
Смеясь, я зубы обнажил,
Сказала: «Глуп твой смех».
Хотел попробовать я джин,
Рекла: «Пить залпом грех».
Отведать захотел рагу,
В ответ: «Не смей вкушать»;
Я в бой собрался на бегу,
Она: «Не воевать!»
«Так что ж мне делать? - я вскричал,
Жизнь стала мне несносна!»
А фея молвит невзначай:
«Не задавать вопросов!»
Мораль
«Тебе нельзя!»
ПУНКТУАЛЬНОСТЬ
Нам сладко медлить день за днем;
Беспечные сознанья,
От суеты мы устаем,
Все сделав с опозданьем.
Пусть каждый час обрящет свой
И смысл, и назначенье.
Пусть реже нежит нас покой,
Как дар в честь дня рожденья.
Когда приходит должный час
И ты будь там, где должно.
И путь никто не видит нас
Обрюзгшим и ничтожным.
Положим, в полчаса – обед,
Будь точным – вот задание,
И в четверть будь уже одет
И вниз спустись заранее.
Пусть время гонится за мной,
Его ж мне не догнать!
Дверь открывая, слышу бой
Часов, вот благодать!
Мораль
Лови момент, спеша и мчась,
Ведь он не зря порхал.
Сорви цветок в заветный час,
Пока он не завял.
НАПЕВЫ
I
Сей фермер жил в местечке Ридл
Наделал из лица повидл
И дырок, взявши гвоздь,
Проткнувши нос насквозь,
Сказав: «Ах, надо ж, вышел идол!»
II
Портной был эксцентричен, стар,
Сшил из бумаги пеньюар
Едва ли больше ногтя,
Носил его на локте:
Сказав: «Ведь мир – всего лишь пар!»
III
Жил юноша в селе Опорт
Не вырос - ниже стал с тех пор,
Как возложив – вот факт! -
На темя саркофаг
Носил строительный раствор!»
Его сестра – Люси О’Финнер –
Худела, и не беспричинно:
Спала, но не под крышей,
Как только дождь заслышет;
И выбросив обед в корзину.
БРАТ И СЕСТРА
«Сестра! Сестра! Пора бай-бай!
Скорей ложись и засыпай!
Ведь я же старший брат. – Ступай!»,
«Под нос получишь ты портянку!
Нет-нет! Подцепишь ты ветрянку!» -
Сестрица молвит в перебранке.
«Ах! Не буди во мне зверька!
Чтоб мне не жарить шашлыка,
Поймав тебя, как мотылька!»
Сестра разгневанно глядит,
А взгляд ликующе сердит:
«Ну-ну, попробуй! Подойди!»
А братик быстрый, как пострел,
На кухню к повару влетел
И сковородку дать велел.
«Дать сковородку? – Не могу!
Зачем ты просишь на бегу!»
«Хочу ирландского рагу!»
«Сестру изжарю до среды!»
«Тогда, чтоб не было беды,
Не дам тебе сковороды!»
Мораль:
Никогда не делай рагу из сестрицы.
ФАКТЫ
Куплю ружье, а может пушку,
Чтоб солнце взять скорей на мушку.
Когда ядро достигнет цели,
След будет виден две недели!
А если пуля выйдет косо
И улетит куда-то в космос,
В звезду попасть ей нелегко,
Ведь звезды слишком далеко!
ПРАВИЛА И НОРМЫ
В своем стремленье
Жить без крушений
Путь сопряженья
Покоя с бденьем
Ищи в продленье
Отдохновенья;
В соединенье
Его с решеньем
Жить в обсужденье
Рас положенья;
В приспособленье
Свих воззрений
С потоком мнений
Друзей; в смиренье
Жить средь лишений,
Но в наслажденье,
В живом общенье
Или в глубоком размышленье, -
Вот направленье
В мир без крушений.
Учи грамматику,
И будь внимательным,
Пиши прилежно,
Поешь – пой нежно,
Будь полон планов,
Вставай же рано,
Пройдя шесть миль,
Стань резв, как жиль,
Будь веселей,
Приняв друзей.
Пей чай – не виски;
Не ешь ириски.
Будь хлеб твой – с маслом
А слово – ясным.
Коль ты не мот,
Забудь про мед.
Закрой дверь тише.
(Не хлопай! Слышишь?)
Пей лишь крем-соду.
Не суйся в воду,
Не зная броду.
Не чавкай сроду.
Нагар свечной
Сними – не стой.
Старушек не толкай,
Но почитай.
Не ешь теляток
Чуть из-под маток.
Мори иуду,
Но веруй в чудо.
Чужой кусок
Не съешь, дружок.
Ни пирога
Не дай врагам.
Мораль:
Веди себя пристойно!
УЖАСЫ
(1850)
Я шел зловещею тропой
Томимый смутным страхом,
Стал воздух от теней густой,
Чернее тьмы и праха.
Чудовища в потемках рыщут,
Зеленые зловеще,
Как будто ищут себе в пищу
Созданья человечьи.
Не мог сказать, не мог взлететь,
Я падал словно в пропасть.
И хищно стал в лицо глядеть,
Мне монстр, нещадно злобясь.
Когда удерживая стон,
Мой дух во тьме томился.
Мне голос был: «Вставайте, Джон!
Вам ужас лишь приснился!»
ЛОЖНЫЕ ПОНЯТИЯ
А мысль моя такого сорта:
Подумал – поделиться должен,
Но я молчу в круговороте
Идей. И ты будь осторожен!
Учить ученого – лишь портить!
Запомни это, если можно.
Хочу понять, - приняв решенье, -
Но кто подобное поймет:
Чем руководствуется гений
Войны, стремясь попрать народ,
Ученого, что уравненья
Решая, нищенски живет.
Все понял я, не став счастливей:
Не просветят власть наши мысли,
Как солнце не разгонит ливень,
Забравшись в голубые выси
Горячим летом. Терпеливо
Тружусь светло и бескорыстно,
Невежество – предатель лживый,
А мудрость сводит брови кисло.
ТАКОЙ ДЕНЕК ВЫДАЛСЯ
Когда сидел я у камина,
(О, боров! Жир течет!)
Бежал мужик – путь серпантином.
(Так что ж меня гнетет?)
Когда он к дому подбегал,
То часто, тяжело дышал.
Когда же был он у дверей,
То стал лицом еще бледней.
Когда же взялся он за ручку,
Упал, страдая от падучей.
Когда пересекал он зал,
То снова в обморок упал.
Когда ступил он на ступени,
Кричал, рвал волосы без лени.
Когда вбежал он в мой покой,
(О, боров! Жир течет!)
То я пронзил его иглой.
(Так что ж меня гнетет?)
РОКОВОЙ ВЫБОР
В пещере сухо и темно,
В кустах плакучих – щебет,
Канал с бурлящею волной
В теснине мчит по щебню.
Нельзя быть суше и просторней,
Нельзя быть беспросветней.
Что в бухте – в тьме потусторонней?
Слова и мысль – запретны.
Король придержит, деловито
Коня. Здесь крутизна.
И хочется веселой свите,
Кататься по волнам.
Смеясь, с горящим взором, шумно,
Средь валунов – вперед
Плывет ватага, лис разумный
Пред кораблем плывет.
И видит лис пещеру – стражем,
Ей страх, но нет уж сил,
Кольцо трет шею. Лис отважный
В пещеру храбро вплыл.
Желая сбросить здесь оковы,
На сушу вышел лис,
Но вопли ужаса сурово
И стоны раздались.
От голода он въелся в мякоть
Тугого апельсина
И услыхал: стал кто-то чавкать
Глотать и есть обильно.
Забыв надменность всю, - король
Меч обнажил могучий:
«Кто хочет есть – идти изволь
В сраженье! Белоручки!»
Исполнись мрака и печали!
Вот слышишь: бьются туши,
Мечей удары, взвизги стали
И приступы удушья!
Несли, тащили и толкали
Добычу из пещеры.
Лишь крохотную долю взяли,
Набивши дичь без меры.
ЛЭ, ИСПОЛНЕННЫЕ СКОРБИ
№ 1
А ливень лил, как из ведра
Клубничным джемом , но
В курятнике стоит жара,
Молотят – прям гумно!
Два молодц; – горят сердца –
Тела их дышат паром.
Раскалывать старинный пень на жерди в птичник им не лень –
В минуту сто ударов .
Закончен труд – и вот покорно
Садится птичка на яички –
Но не хотят яиц с беконом
Два парня. (Дивно непреклонны!)
Она все оглядела,
Чтоб видеть: яйца целы!
Потрогала соломку:
Не слишком она ломка?
Обошла домишко :
Боясь, ах, нет ли мышки!
Затем решила сесть
Тихонько на насест,
Сперва она поджала лапки.
Ведь катятся яйцо и время в старость,
«И сладкое все меньше сладко»,
А мать украдкой выпускает чары :
Пусть каждый себя четко выражает ,
Но как «убоги выраженья», -
Сказал поэт, не все ль равно мне кто.
Кто ж он? Других вопросом озадачьте.
Скажу, хоть факт сей и невзрачен,
Что он парламентские пренья
Не посещал, когда б иначе,
Он быстро б изменил сужденья,
По-совьи ухая, издав шипенье.
Но его имя так прозрачно!
Оно не ваше, не мое, - вот что!
Ужасный выдался денек,
(Цыпленок больше не вздохнет.)
Забрался перед смертью в стог.
Жизнь схлынула, ведь жизнь поток.
Он веселиться уж не мог,
Забыл и игры, и урок.
И разрывается на части
У парня сердце от напасти
Стих голос: мука, боль и шок.
Так мы с билетом ходим хмуро
Ждем у дороги экипажа,
Смятенье, ужас, и поклажа,
И мысль о вечном доме – урне –
Всех нас гнетет. И вот вокзал –
Ты зря спешил, ты опоздал:
Последний поезд уж ушел .
Гипотезу о суициде некто
Вдруг выдвинул – все бурно обсуждали,
Сурово хмурил брови грустный лектор:
«Его иглой проткнули, не кинжалом»!
Кричат и с пеной говорят у рта,
Рыданье, плач и вздохов не сдержать,
«Как пенни к шиллингу, один как к ста,
Он сам себя убил – невинна мать!» -
Но этого не доказать,
И тишину бежит взломать
Толпа детей, шумящая всегда.
Они в слезах, они в печали,
С недоброй вестью вдруг вбежали,
Сказать: стряслась еще одна беда
Нет не глаза глядят – глазищи,
И сердце бьется звонко:
«Там курица безумно рыщет,
Убив еще цыпленка!»
ЛЭ. ИСПОЛНЕННЫЕ СКОРБИ
№2
Дом Пастора красив,
Старинный Дом из Крофта,
На нем лучей массив,
И ветер дремлет кротко.
Из всех домов, садов
Спешит вперед народ.
И маршем, вставши на дорогу,
Идут по двое-трое в ногу
Вот детский хоровод,
Вот дети средь садов.
Здесь кто у двери ждет,
Кто двинулся вперед,
Кто позади идет.
На островок, на сушу
Спешат скорей к земле.
Сегодня смотр: кто лучше
Здесь держится в седле.
На запад и восток
Толпа вдруг разделилась
Под парнями «конек», -
Поводья пригодились, -
Мучительно жесток,
Силен – таких вязать –
Привык всегда лягать копытцем,
Привык всегда назад стремиться,
И всеми управлять.
В седло забрался рыцарь. Ах!
И рад народ сердечно:
Вот стремя на его ногах,
В руках его уздечка
Будь осторожней рыцарь,
Не искушай судьбу.
Сей зверь не позволял садиться
Ни князю, ни рабу.
Тебе послал зайчонок
В соломе свой поклон,
Смиреннейший цыпленок
Лишь твой – таков закон,
Снегирь и канарейка
Послушны много лет,
И черепаха в душегрейке
Тебе не скажет «нет».
«Коняшка» же не признает,
Удил – ах, зла «коняшка»
И горе тем, кто бьет ее,
Тем, кто пинает тяжко.
Когда ездок хотел ее
Ударить , что есть сил,
Она в загон пошла беспечно
И молча напрягла уздечку,
Не слушаясь удил.
Шажком дорогу в Дальтон
Шлифуют – нет новей –
Стремятся толпы в даль ту,
И каждый во главе,
И часто смотрят вспять:
Там медленно шагают
Наездник с «боевым конем» -
Все тише тихого – вдвоем,
Почти не продвигаясь.
Вот на развилке встали
Седок и «конь здоров»:
Вперед – дорога в Дальтон,
Направо же – в Нью-Крофт.
Вскричал наездник, стоя
Стоять мне непристойно,
Но ехать не могу, покуда
Уводит путь один отсюда
В его родное стойло.
Затем заговорил Альфред ,
Его отважней нет.
Я встану справа – почти облава –
Ведь «конь» твой приверед!
Затем промолвила Флуриза
Сестра, что лучше приза:
«А я не против стоять напротив,
Борясь с его капризом».
Тут разразился бой
Наездника со «зверем»
Не хватит силы никакой,
Им управлять – поверь мне.
Альфред с родной сестрой
Всем заградили путь
Вокруг народ стоит-орет:
«Куда же нам шагнуть!»
Он слышит крики, но не внемлет
Словам их – вот дела!
Вновь из-под ног скользнуло стремя
Из рук же - удила
Цепляться он за гриву стал,
Но выпал из седла
С триумфом на дорогу – встал:
Что ж, голова цела.
Но с этого момента
Усердней рвется в бой
Альфред – рука согрета
Отвагой молодой.
А брат его, ступив на твердь,
Ведь брат его, шпион,
«Что делаешь?» - вскричал вдруг звонко
И тихо отошел в сторонку,
А «конь» умчался вон!
Вручат герою хлеб и масло ,-
Таков закон народа, -
Крольчих, - ешь безопасно
С восхода до восхода –
За подвиг свой прекрасный,
За бой к врагу лицом, -
Теперь пей кофе с сахарком,
Все, что захочется, нальем,-
От нас награда в том.
Когда же вечерами
Пылает пламя бурно,
Когда за мотыльками
Не видно абажура,
А дети не желают спать
И бьют до синяков.
Мы захотели вам поведать
О славных подвигах Альфреда:
Он мчал на помощь, непоседа,
И защищал, ища победы,
Дорогу на Нью Крофт
ДВА БРАТА
(1853)
Учились в Твифорде два сына,
И выучились в школе.
А дома слышат: «На латыни
Читаешь – или ноль?
«А пробежишь вот те мосты?»
«Крючок насадишь к ловле?»
«Я туп, чтоб выучить латынь
Хоть бегать лень и вновь мне,
Давай взберемся на мосты,
Крючок насадим к ловле!»
Он к удочке приставил сук,
Была коротковата,
Достал он крюк без мук и вдруг
Столкнулся тут же с братом.
И забросали – шум безумный! –
Свинью камнями мигом.
Но брат наделал больше шума,
Скакнув с верхушки брига.
Тут стаи рыбок налетели
У каждой зуб торчит:
Он возбудил в них мягким телом
Ужасный аппетит.
«Пороть? – Его усвоят рыбы,
Заучат на зубок
Ответь про зубра без ошибок,
Таков тебе урок».
Донес тут ветер прямо к уху:
«Помилуй, братик мой!
За что служить чужому брюху,
Кормить рыб на убой?
Ведь отродясь – я кушал всласть
Теперь меня едят,
Здесь дивный клев, но я улов
Хотел мир видеть, брат:
Косяк плотвы у головы,
А окунь возле пят
Не как тогда – чужда вода,
Как кит, планктоном сыт».
А брат в ответ: «Средь страшных бед
Мы оба, - говорит, -
Судьба одна – и не спроста,
Хоть ты решил топиться,
Мой окунь на верху моста,
А твой в воде резвится.
Убью сома – тебя бьет сом,
На нас с тобой – о мука! –
Нащучен рок – от страха взмок:
Ты станешь мокрой щукой».
«Прошу мой брат – меня едят
Но лучше быть наживкой
Мне для тебя – тащи любя
Ту рыбу в коей жив я».
«Коль то форель – смогу скорей,
Поймать и даже взвесить,
Коль это щука – одна с ней мука:
Возиться минут десять».
«Дан малый срок – чтоб сгинул рок,
Чтоб брат твой не пропал»
«Минут за пять – сраженье б дать,
Но шанс ужасно мал»
«Беда, когда кровь как вода,
А сердце словно сталь»
«Ах, пожалей – уж много дней
Как я бесчувствен стал
Желанье сердца просто – поймать бы рыбы вдосталь,
Но злоба все растет.
С тьмой окуней – не стал добрей,
Скорей наоборот»
«Вернуться б в Твифорд, в нашу школу
Жить с розгой веселей!»
«И так веселый – гонял в футбол он,
Сиди средь карасей.
В речной водичке – беспечней птички,
Бездельник ты, игрок;
Прозрачна леска и прелестна
И лучше книжных строк
Лишь удочка над головой,
Готовая упасть,
Ты здесь пожил, корпел, учил
Уж научился всласть.
Но где форель-старуха – курноса, с белым брюхом?
(Не вспомню без улыбки.)
Люблю я, брат, ее сто крат
Сильнее прочей рыбки.
Хочу к обеду, между прочим,
Ее зазвать из речки
Коль жарко очень – черкну ей строчку
И мы назначим встречу
Она не выходила в свет,
Не знает обращенья,
Кто как одет, - и то секрет:
Возьму ее в ученье.
Доносит ветер: «злой», «любезный»,
«Страдаю пуще зверя»,
А брат же с логикой железной
Ответил: «Я не верю».
«Что-что? Прелестней плавать всюду,
Чем вдавливаться в ил?
Взгляни на блюдо, - где рыбок груда, -
Как натюрморт сей мил!
Что? В грязной тине – тебе противно
Их плаванье, мерцанье?
Ах, ты дурак! Ведь их пора
Убить, не созерцая.
Всяк пустослов устал от слов
О красоте творенья:
Как мчится птица – форель резвится,
Ликуя от движенья.
Так насладись, взирая ввысь,
Живешь в прелестном зданье.
Но слаще речь – как рыб подсечь,
Чем вздор о мирозданье.
Все говорят: кому дан ум,
Тот любит Божьи твари.
Зачем же ум, когда нет дум,
Как их ловить и жарить».
«Дом и друзей – возьми скорей
Из банки – денег груды,
Противен кров – средь плавников
Спаси меня отсюда!»
Сестра из дома вышла смело,
Чтоб братьев повидать
Когда ж узрела – как плохо дело
То начала рыдать.
«Что за наживка на крюке?
Скажи мне милый брат!»
«Трубастый голубь там в реке
Молчит, - а я не рад».
«От голубя напрасно ждешь
Ты песенок, к тому же
На голубятню не похож
Загон, где я погружен»
«Что за наживка на крюке?
Скажи мне милый брат!»
Он крикнул: «Младший брат в реке
О горе мне и ад!
Я зол. И звать пора
Мне смерть, и не одну.
Прощай, прощай сестра,
А я пошел ко дну».
«Когда же ты придешь назад?
Скажи мне, милый брат!
Ведь блюда с рыбою стоят
И ждут, что их съедят».
И сердце вдруг разорвалось,
И молвила печально:
«Один промок насквозь-насквозь.
Другой – придет ли к чаю?»
ЛЕДИ КОВША
(1854)
Он вечером допил фиал
И на холме как царь стоял
И совершил свой путь к Морскому
Параду с грустью и тоскою.
(То есть к отважным Морякам,
Что «маршируют по волнам»,
Точнее – здесь виднелась гавань
Для тех, кто не умеет плавать),
Итак, он в город шел блуждая,
Аллеи шагом измеряя,
А путь домами так стеснен,
Что кажется, они поклон
Друзьям через дорогу шлют:
«В бой, друг! Увидимся мы тут.»
Прошаркал лестницей крутой,
Парящей в небе над землей,
Сюда взойдут бедняк, богач
И время – медленно, не вскачь.
Он был внимателен к наряду,
На волосах его – помада,
И был – лентяи подтвердят –
Наиредчайший в мире франт.
Все, видя, как идет он томно,
Родов стариннейших потомком
Его сочли, не зная – он
В кухарку – да, в нее влюблен!
Он на брегах стоял, вдыхая
Беспечность зыбких волн без края,
Внимая, как напевен шквал,
Печаль здесь преодолевал.
ПРИЧИТАНИЯ
«Доверившись «Хильде»
Пропала под Уитби,
А звали Матильдой
У меня ж с горя рак и тик.
«Голиаф», захвати!
Мое горе азартно,
И н;, - сказал плакальщик, -
Пройдет и до завтра.
Называла «мой Ослик»,
(Вам меня не понять),
И подумал я после,
Что должна ж подождать.
Шел я следом везде,
Когда – помните ль – я
Вдруг подумал: а где
Булавка моя?
Костюмер же не ря-
ха – рукою в паштет.
Я тебя потерял
И обратный билет.
Она думает: «Сэр,
Вы смешны», - там на «Хильде».
Потерял несессер
И тебя, о Матильда!»
Булавку взял, что в галстук вдета,
И положил в карман жилета.
И, голову прижав к руке,
Уснул, устав, прям на песке.
ОНА – ВОСПЕТЫЙ ЕМУ БРЕД
[Рукопись этого трогательного фрагмента была найдена среди бумаг хорошо известного писателя, автора трагедии «Это Вы или Я?», а также двух популярных романов – «Сестра и Сын» и «Наследство племянницы», или «Благодарный Дед».]
Она – воспетый ему бред
(Я не хвалюсь напрасно);
А если у него рук нет,
Что может быть ужасней?
Вы посетили ее дом,
Ко мне зашли непрошено
Она, хоть в облике ином,
Все та же, что и в прошлом.
Никто не скажет нам о всех,
Кто толпами ходил,
И потому, в автобус сев,
Ногами семенил.
За правдой – ей и слово вторит –
Он не ходил доселе,
Когда ж она ход дел ускорит,
Что будет с вами всеми!
Ей дали – раз, мне дали – два,
Три дали нам двоим.
Все от него вернулось к вам,
Хоть было все моим.
Когда бы мы имели шанс,
Участвовать в истории,
Сказал бы – на свободу вас,
Как мы – вы на просторе.
Не должен знать – короче –
Что ею он любим.
Секрет такой от прочих
Мы верно сохраним.
ФОТОГРАФИИ ЭКСТРООРДИНАРНЫХ СОБЫТИЙ
Школа молока с водой
Она, не вняв моим мольбам,
Не равнодушна к волосам
И рвет их мне. Ах, где краса!
Она слепа и не мудра,
Но как-то раз была добра,
Жизнь изменяет ум и нрав.
Школа Ума и Факта
Я сватался – отказ в ответ
Лишь получил. «Но это ж бред!», -
Ей говорю. Она мне: «Нет».
Но мир стоит, как был устроен,
И если б мог – уж не настроен
Вновь свататься – так лучше втрое!
Немецкая школа – или школа конвульсий
От факелов спасаюсь бегством
И атом мечется средь бедствий,
А мозг мой жжет огонь небесный.
Ее душа кремень, гранит,
Меня ее взгляд опалит,
Мой рок со смертью насмерть слит.
ЛЭ, ИСПОЛНЕННЫЕ ТАЙНЫ, ФАНТАЗИИ И ЮМОРА
Номер 1.
ДВОРЕЦ ЛЖЕЦОВ
Я грезил в мраморных палатах,
Мокрицы ползали на лапах,
Качаясь, а вокруг был запах
Почившего недавно сыра,
Озябший ветер дунул сыро
И чхал я долго и настырно.
Здесь были странные шпалеры,
На них лишь ужасов примеры
Да лжи из социальной сферы.
Один предстал здесь знатоком,
Кричит хвастливо о пустом,
Ему ж кивают париком.
А вот еще мрачней одни:
Не знали игр в былые дни,
В трудах не видя западни.
Ведь в их груди лишь глыбы льда
А жертвы их сидят всегда
Все сбившись в стайку и рыдая.
Другой цветет, как брег реки,
А травы буйны, высоки,
Но зелень эта – сорняки.
О зле вещает птичий свист,
Он в кислом воздухе повис,
И в западню всех манит бриз.
Не слышат звери трели эти,
И вы их дивной лжи не верьте:
Здесь красота – приманка смерти.
Дух на глазах распался, в тоже
Мгновенье уловил я все же
Виденье призрачного ложа.
На нем калеки спят вдвоем,
Что рождены твоим пером,
Юрист, но спят уж вечным сном.
Слугу раз принял Ричард Ро,
А тот бессвязно плачет: «О!
Как ей служить при Джоне До!»
«Я возбуждал угасший разум,
Запутавшийся в длинных фразах
Об иске и защите разом.
Она в слезах – со смехом, без:
«Суд безрассуден, а процесс
Пошел душе наперерез».
За чучело встав как-то днем,
Кричала скорбно – в горле ж ком, -
Что беззаконен наш закон!
Мир погрузился в темноту,
Знакомый голос в пустоту
Кричал: «Преследуйте! Ату!»
Ночь отцвела и цвет рассвета
Вдруг пробудил порывы ветра,
Прогнавшие виденье это.
Ушла кровать из сна на ножках
И виселица с петлей – тоже,
А Ро и До на смертном ложе.
И нервы иногда дрожат:
Ведь в недрах сердца где-то спят
Виденья мраморных палат.
Оксфорд, 1855
НА ВЕРЕСКОВОЙ ПУСТОШИ
(1856)
[Всегда бывает интересно узнать, откуда наши великие поэты заимствовали ту или иную идею – именно этот довод и придал нам решимости опубликовать нижеследующее – хотя вполне возможно, что его появление в свет причинит боль почитателям Вордсворта и его поэмы «Решимость и Независимость».]
На пустоши, где вереск сам
Заполонил дольмен
Я старца встретил – он был хам,
А я был джентльмен.
Его остановил вопросом:
«Где ты живешь и кто?»
Ответа ж не упомню просто,
Мой ум, как решето
Старик: «Ищу я пузырьки,
Они на мыло дуются,
Пеку из них я пирожки
И продаю на улице.
Их покупают моряки,
Что в буре среди вод, -
Так мне на хлеб добыть с руки,
Что ж, угощайтесь – вот!»
А я усердно размышлял;
На десять – как умножить?
Но на вопрос мой отвечал
И он вопросом тоже.
А я не слышал его слов,
Но лишь слегка лягнул.
Скажи мне: «Кто ты и каков?» -
И тут же ущипнул.
И он поведал мне с акцентом:
«В горах ищу ручей,
Чтоб вставить дивным самоцветом
Его в огонь скорей.
И если я тружусь без лени,
То маслице Роланда
Получится, - дают полпенни.
Но разве столько надо?»
Но план не шел из головы
Окрасить в зелень гетры,
Так много краски у травы,
Что станут не заметны.
А я пощечину влепил, -
Вопрос задав по ходу,
И седину растеребил
На старце благородном.
В ответ мне: «За глазами пикши
Средь вереска, но летом,
Охочусь – сделать в ночь потише
Мне б запонки к жилету.
Но разве золото получишь?
Хоть серебра б отмерить!
Заплатят медную полушку
Они же стоят девять.
На крабов выставлю силки,
Отрою масло с хлебом,
Найду с цветами бугорки
На колесо для кеба, -
Что ж трудно жить неприхотливей, -
Он подмигнул без лести, -
Ну а не выпить ли нам в пиве
Здоровье вашей части?»
Но вдруг я понял, как все просто:
И стало ясно мне,
Как уберечь Минайский мост,
Сварив его в вине.
Я принялся благодарить
Его за слог игривый,
За то, что он хотел испить
Мое здоровье в пиве.
Когда засуну от тоски
В клей пальцы вместо кисти,
Носок, что с правой был руки,
На туфлю с левой кисти,
Когда очнусь: как это странно
Что я сказал – не верится.
Мне вспоминается мой странник
На пустоши из вереска.
ПЕСЕНКА ШУТЛИВОЙ ЧЕРЕПАШКИ
А там – век в глубине морской
Омары жирны – все насквозь,
Им любо танцевать с тобой,
Мой благороднейший лосось!
Хор:
Лосось! Плыви и вверх, и вниз!
Лосось! Всем телом изогнись!
Рыб в море много завелось,
Но лучше всех – Лосось!
МИСС ДЖОНС
(Это шаловливое стихотворение написано в жанре попурри и составлено из двадцати двух мелодий, начиная с песенки «Капитан и Его Усы», кончая «Правь, Британия…»).
«Меланхоличные куплеты – будут быстренько вам спеты,
Они ж, очки подозревают, чувства сильно задевают,
Ну а последний стон мисс Арабеллы Джонс
Растопит сердце у камней в любой мороз
Сухопар был Симон Смит, она же сохнет и глядит,
Он звал ее всегда мисс Джонс – не преступив черты,
Чтоб звать по имени – тем более на ты.
Сказала: «Симон дорогой» - он притворился, что глухой.
Затем пришла к сестре: «Сюзана! Как держится он!? - Крайне странно!»
Сестра в ответ: «Ура! Ура! Так, значит, он влюблен.
Советую – скажи: любим, - пусть правду знает он!
Так напиши ему скорей, коль просит он об этом,
Что нравится нам хладный нрав, особенно же летом.
Скажи: у полицейской будки вам нужно повстречаться –
Примерно в девять – чтоб бежать и тайно повенчаться
С верной Арабеллой».
Вот написала – подписала – запечатала – послала –
одела самый праздничный наряд:
Браслеты – броши – серьги – ожерелья
и часы – пенсне и кольца, в коих бриллиант.
Мужчина от природы слаб и думает по простоте:
все дело в красоте.
Она все ходит мимо торговца у ворот
и ждет прибудет Симон, но Симон не идет.
мерзла, кашляла в саду пустом,
но, усадив на стул ее,
Кожевник дал пальто – и завернул ее.
От холода она изнемогла,
Но все же позвала, шепча: «Приди скорей
мой Симон, хоть долго я ждала.
Хоть час уж минул, любимый Симон, придешь – я знаю, друг,
Но нет и речи, что время встречи, ты перепутал вдруг.
Мой Симон! Мой Симон! О, прелестный сэр! О,
прелестный сэр!
Милый Симон Смит, нежный Симон Смит!
Смотри идут: церковные часы, там - городские,
и станционные часы, и все часы людские
и все они двенадцать бьют!
Ты опоздал непоправимо, а я ждала, любимый Симон.
Хоть жизнь устроена хитро, тебя дождусь я про-
сто: про-йдешь ты рано утром,
придешь ты рано утром.
А мы по морю – и кеб ускорим – и будем вскоре мы в Гретна-Грин .
Когда же я и Симон Смит – о, что
за грубое имя! Вульгарное имя!
Не буду счастлива пока не сменит имя,
когда он женится на мне, то он по-
любит так меня, что он по-
слушает, наверно!
И будет зваться Клэром –
Мечталось в новолунье, сев на валун, ей:
Ждала – придет, ждала – найдет; она же станет
неповторимой, если вместо Симон…
а за спиной был странный господин,
Но вежливый: «Что, ж доброй ночи, мэм!
Я удивлен, что вы одна – не удивляйтесь, я один!
вы беззащитны – вам воров бояться надо.
Посмотрим! Одолжите мне – ведь злато, как из клада –
Колец излишки, все барахлишко. Зачем кричать так часто?
Давно покинул полицейский свой участок.
На кухне…» «О, вор вероломный и отъявленный злодей!»,-
Ее крик стал сердитей и смелей.
«Когда впервые Смиту руку отдала, я никогда бы
не догадалась: он насолит столь изрядно.
Полиция ведь рядом? Симон, Симон! как
мог уязвить свою любовь?»
Сидят-галдят, галдят среди кухарок стра-
жи, так сказать, гражданского порядка.
Сыщик слышал – вопль и слезы прыщут:
«Отчего же полисмена никогда,
никогда не сыщут?»
Перевод Светланы Головой.