Я почти уверена, что умру от чего-нибудь, чего никогда не боялась, о чём никогда не думала. Не так, как у поэтов: о чём нагадал – от того и умер.
Я никогда не узнаю, как я оказалась на том корабле. Поначалу я и не знала, что это корабль. О воде напоминал только огромный бассейн с тёплой, очень приятной водой.
Этот бассейн был соединён с сетью мелких бассейнчиков – не менее чистых и приятных. Помещение было очень светлое – как я люблю. И всё время хлопали двери, и девчонки в купальниках перебегали из одного помещения – в другое, от одного бассейна – к другому. Одни девчонки. Некоторые из них - знакомые. Всё очень по-пуритански. За исключением тренера. Он был мужчина. Единственный очень привлекательный мужчина в плавках. Он хотел кого-то из девчонок. Жаль, не меня.
Бассейн всегда действовал на меня расслабляюще, но, оказавшись в актовом зале, я сразу о нём забыла. Я и не знала, сколько мне ещё предстоит плескаться сегодня.
Я не помню, что мы тогда праздновали. Должно быть, что-то важное. Чей-то выпускной, например. Но номера были дурацкие. И опять одни девчонки.
Я была в чём-то красивом. Не помню, в чём, но точно в чём-то красивом, потому что я чувствовала себя красивой и уверенной.
Потом я попросила маму сфотографировать меня на память с одноклассниками. Как хорошо было раньше, когда не было цифровых фотоаппаратов! А лучше – ещё раньше, когда фотографироваться ходили в фотоателье, и это было целое событие. Теперь у меня сотни фотографий «на память», и, думаю, для моей памяти этого многовато. Моей памяти хватило бы и пяти фотографий.
Тем не менее, я попросила маму сфотографировать меня на память с одноклассниками. Я сделала это, потому что увидела Марка. А когда фотографируешься, всегда становишься поближе друг к другу и приобнимаешь друг друга за плечи, а мне было бы очень приятно, если бы он приобнял меня за плечи. Кстати, когда я увидела Марка, я сразу поняла, что я сплю, потому что он совсем не изменился за те четыре года, что я видела его только во сне, а такого, конечно, быть не может. С другой стороны, мне даже повезло, что это был сон. Во-первых, во сне я вела себя раскрепощённее и свободнее, чем в жизни. Во-вторых, как я уже сказала, он не изменился. А это очень здорово, потому что не знаю, понравился бы мне Марк с бородой, например. А в-третьих, он обнимал меня очень нежно и приятно. В жизни он меня так не обнимал. На чистоту – не обнимал вообще. Единственное, что он себе позволил, так это обхватить двумя пальцами моё запястье и сказать: «Какое тоненькое!» Это мой самый чувственный опыт за всю мою жизнь.
Во сне всё наоборот: Марк не подвёл – подвела мама. Когда Марк прижимал меня к себе, а я чувствовала, как по всему телу расползается счастье, мама смотрела куда-то в сторону. И щёлкала фотоаппаратом в самые неудачные моменты. Зато фотографии получились такие, как мне нравится, - начала двадцатого века. И люди на них какие-то совсем незнакомые. Я даже себя не нашла.
Между актовым залом и крушением корабля я успела забежать в бутик и померить четыре комплекта одежды. Это были чёрные юбки, а к ним блузки – либо белые, либо красные, чёрные лаковые туфли (страсть времён детства), ажурные колготки (недавняя страсть), красивые серьги и браслеты. Как обычно, я долго копалась, но меня никто не подгонял. Мама наблюдала за мной, и я видела, что (хотя она этого не говорит) ей очень приятно, что у неё такая красивая дочь. А все эти юбки, блузки, туфли, колготки, украшения действительно были очень красивые и очень мне шли. Жаль, я не могу нарисовать по памяти эскизы. В магазинах я такого не найду. Всё было очень просто и строго, но вместе с тем очень изысканно, нарядно и сексуально.
Я выбрала два комплекта, и, по-моему, ещё даже не успела переодеться, как поняла, что мы тонем. Помню, какой-то человек бежал с этажа на этаж, а вода бежала за ним. Она прибывала очень быстро. Потом этот же человек (наверное, он знал, что делает) стал нажимать какие-то кнопки на жёлтой глянцевой стене, а мы стали ему помогать. Чтобы добраться до кнопок, нужно было прыгать, как белкам, по маленьким ступенечкам, торчащим из стены. Но это было не страшно, и никто даже и не упал.
Вообще корабль был большой, и народу на нём было много. Наверное, народ умирал, но мы как-то не обращали на это внимание.
В какой-то момент я осталась одна, но даже и тогда мне не было страшно. Я шла по купейному вагону и не торопясь открывала дверь за дверью. В одном купе было много людей, среди них – знакомые лица. Одноклассница Вика, умненький сутулый мальчик, которому я давно нравлюсь (да, по-моему, он), Катя… Все они сидели в ваннах, наполненных тёплой водой. Они объяснили мне, что греются, прежде чем спрыгнуть с корабля в ледяную воду. Я подумала, что это неплохая идея. Наполняя себе ванну водой, я выглянула в окно. Местность за окном стала пооживлённей. Мы плыли уже не по морю, а по реке, причём подплывали к какому-то крупному городу. Я посмотрела вниз. Вода вплотную подбиралась к окнам нашего вагона, но время ещё было.
Моим соседом по ванной оказался цыган. Он мне очень понравился, хотя в другое время всё было бы по-другому. Мы болтали. Я много с кем болтала. Я даже выяснила, что у одного мальчика день рождения тоже 8 сентября. Только с Катей я ни словом не перекинулась, хотя постоянно чувствовала, что она здесь. И ещё мне постоянно хотелось, чтобы вода в ванной была более горячей.
С какой-то девчонкой я пошла в тамбур. Мы хотели оценить ситуацию и сообразить, когда же нам прыгать. Стоило нам открыть дверь – в вагон хлынула вода. Хотя «хлынула» - слишком громкое слово. Просто потекла чистой журчащей речушкой. Но всё равно это действовало на нервы.
Мы вернулись и сообщили, что время ванн закончилось. Катя и ещё две девочки встали и пошли в тамбур – прыгать. А я со своей девчонкой – смотреть, что из этого получится.
Они прыгнули и тут же скрылись в водовороте. Ни разу больше не показались. Тут мы только обратили внимание, что наш поезд-корабль мчится на бешеной скорости. Я подумала, что это было убийство позволить Кате спрыгнуть.
Мы с девчонкой нашли способ остановить поезд – просто нажали на стоп-кран. Поезд перестал нестись, зато стал погружаться гораздо быстрее. Мы стали готовиться к эвакуации. Я сняла с себя всю одежду, а мобильный телефон завернула в целлофановый пакет и наспех привязала к ноге – сказывался дефицит времени, а до этого я предпочитала нежиться в ванной, нежели готовиться. По телефону я планировала вызвать помощь, когда буду барахтаться в воде.
О тех, кто остался в купе, я не вспоминала. Хотя до этого я обошла всех по кругу, обняла и поцеловала каждого, поблагодарила ребят за то, что они были в моей жизни и, кажется, даже всплакнула. Всё было очень искренне.
Вдруг мне пришла в голову мысль, что, погружаясь, поезд нас засосет, и мы не выплывем. Тут же мы увидели, что плывём по каналу, и до стенок канала рукой подать. Мы мигом раскопали вешалки и решили их крючками уцепиться за стенки канала и таким образом спастись. Только что вешалок было четыре, а теперь их только две, и мне досталась именно та, крючком которой даже за гвоздь не зацепиться, не то что за стенку канала… И вообще весь план начал казаться нам провальным. Тем не менее, мы решили прыгать со своими вешалками.
Мы обнялись на прощание. И тут я поняла, насколько дорога мне эта девчонка, ни лица, ни имени которой я не знаю. И мы заплакали. Она – от того, что знала, что не выплывет. Я – от того, что знала, её я больше не увижу.
Моего лица коснулось Солнце. Она стояла спиной к окну, но я развернула её, и мы стали смотреть вместе. Наш тонущий поезд плыл прямо по городу. Куда ни посмотри – везде дома и ни одного дерева. Дома не серые, дома разноцветные да к тому же освещённые Солнцем. Фантастический город. Но я знаю, что это Москва, и из-под весёлых красок всё отчётливей проступает столичная суровость. «Юля, Москва!» - по-моему, я назвала её Юля, но я могу ошибаться.
Я рада, что это Москва. Я всегда о ней мечтала. Это самое удивительное из всего, что произошло со мной за сегодня. И ещё меня переполняет уверенность, что я обязательно выберусь. Неважно, как – зацепившись вешалкой за бетонные очертания канала или просто долетев по воздуху до этих пока ещё разноцветных зданий.