Конечно же, вы помните – когда-то, когда пылала красным неба масть, в час небывало жаркого заката, в Москве на Патриарших началась история. Вы помните, конечно – в ней Аннушка, в ней турникет, пятно… И разговор там шёл о том, о вечном, в чём разобраться вряд ли суждено. Вы помните о Воланде и свите, о варьете, водителе-граче, о сорванном собраньи МАССОЛИТа, об Алоизии Могарыче. Всё началось стремительно и странно – событий непонятных полосой, чтоб кончиться пожаром ресторана и небывалой чёрною грозой. О да, грозой – как тенью той, далёкой, что прокуратор проводил без сна.
О боги, боги! Как же вы жестоки – у вас всему на свете есть цена!
Тогда все получили по заслугам: кому по просьбе, а кому назло; и всё в Москве опять пошло по кругу – как будто вовсе не произошло ни бала в полночь, ни стрельбы, ни криков… Но людям было, в общем, хоть бы хны. Напротив – были собраны улики, и обстоятельства разъяснены.
А Маргарите с Мастером в награду дан дом, слуга и много-много лет – чтоб наслаждаться тем подарком ада под трепетным сиянием планет. Старинный дом, плющом увитый. Круто… Всегда без изменений – а зачем? – текут однообразные минуты, слагаясь в годы… И без перемен, закостенев душою друг пред другом, несчастные игрушки сатаны обречены на вечность и на скуку под гиблым светом призрачной луны.
Прожить вдвоём полжизни – это сложно. Всю жизнь – ещё сложней, ещё трудней, но бесконечно вместе – невозможно. Как ловко обманул их царь теней!
Их дом – тюрьма. Они в аду навечно. Зациклен дел пустой круговорот. Погибельно-холодно-безупречный, над ними Воланд скупо кривит рот. Чужие муки – о, они неважны, а посмеяться – отчего бы нет? – над мёртвыми второю смертью, страшной, забывшими, что может быть рассвет…