Линия горизонта – плинтус.
И каждый флибустьер -переросток
мечтает туда свалить.
Но как протиснуться в этот отросток
если даже себя обрить?..
Если даже совсем не думать
о Рио, где в белых штанах
свингуют остапы, и девочки в юбках
щекотят взглядами пах?
Ты, конечно, известный свинтус
и нисколько не патриот,
в твоем ящике снова грохнулся Windows.
В Рио самый душистый пот.
Фуагра!
То, что я никогда не попробую
и не смогу оценить,
но от гласных твоих, таких насекомых,
сразу хочется, стоя, отлить.
Сразу хочется «честь отдать»
синонимически,
под хруст белоснежных салфеток…
Там, за дальними далями плинтуса,
психоделически
много счастливых светок.
Плинтус! я назову тебя галтелью
на иностранный манер,
смотри! усатые, радостною капелью,
стекают в твой манкий карьер.
Стенаю:
– верните хоть одного задохлика,
Федорушке на развод!
Но все прусаки торопятся в Рио,
– в Рио самый душистый пот.
Горит под ногами кровавый снег,
темны (как всегда) аллеи.
Бормочет с акцентом своё человек,
он – русский янки, он – русский грек,
он выпил в конце недели.
Из дальних-далей снега грязнее
и косолапей наши потапы.
Но будет сон. И возвращаются
(как шатки родины трапы!)
все до единого убегунчика
в родины рак утробный,
но, не имея заветного ключика,
снова рыдают и снова прощаются,
веря, – побег был пробный.
Картинка сгорает к утру аккурат,
и можно "спикать" как прежде,
N в зеркало смотрит, и, в общем, рад:
– привычен кукиш надежде.
Почешет мазо и в раж войдет,
и садо воздаст метиске,
в душе N всегда такой патриот
у сытой и теплой миски.
Так почему же
все, похороненные (см. Санаева),
на каком-нибудь Пер-Лашез,
так ценили исконно-русское варево
с бураками или без?..
Холщовый мешочек с черноземом, среди пожелтевших писем и побрякушек,
слезами мечен…
Границы лет сто как открыты.
Но плинтус – твой Цербер – вечен.