Кудрявые горбушки волн игриво катятся на берег,
И тихо-тихо шар земной остановился вдруг.
Раскидистый широкий дуб, в предчувствии чудных феерий,
От глаз чужих в тени сокрыл переплетенье рук.
Поэт резвится на песке, он, как ребёнок, замечтался:
Он мчится вдаль, и вглубь и ввысь, чтоб только не стоять.
Он на художнике, увы, душой и сердцем помешался,
И каждый вздох его спешит запечатлеть в тетрадь.
Поэт поёт в тени листвы, под мягкий скромный шелест, оду
Художнику, в кого – да-да – без памяти влюблён.
Он песню тихо заведёт, и в унисон заплещут воды,
Как будто старый Посейдон стихами окрылён.
Художник на песке сидит. Он вымеряет всё неспешно:
Где линия, где стоит штрих немного наклонить.
Его рука легка-легка, он, словно Ангелы, безгрешный…
Ну как его, художника, возможно не любить?
Он чист и светел, как узор, что холода рисуют в окнах,
И голос, словно птичий свист в звенящей тишине.
Поэту отчего-то вдруг в момент захочется замолкнуть,
А в голове мелькнёт строка о солнце, о весне.
Художник улыбнётся вдруг, отложит в сторону мольберты,
И карандаш, и акварель, и ручку и перо.
Поэт ему лишь одному покажет все свои концерты,
Расскажет сказку об одном из тысячи миров.
Художник встанет на песке, протянет он к поэту руки,
И тихий шелест ветерка разрушит тишину,
Как будто превращая вновь влюблённых в пепел из разлуки,
Давая на прощание минуту… лишь одну.
И пеплом обратятся вдруг и песни, и мольберт, и море,
И старый дуб, и шелест волн и запахи весны.
Из пепла, словно феникс, всё восстанет завтра. На повторе.
Как я без памяти люблю. Как ненавижу сны.