+++
В тот день навалило снегу
на юге по самые окна.
А вечер был странно тихий,
как траур воспоминаний.
Мой друг шутил почему-то,
что будет жить долго.
Он болен был, пустяково болен,
пил чай с чабрецом и мёдом,
а от его кашля сжималось моё горло.
Он целый день слушал радио
и уставал слушать молча;
в паузах между приступами
торопливо перечислял вести
со всех концов мира.
А мир был бесконечен,
в окно таращились звёзды,
трепещущие в космическом холоде.
Мой друг забыл побриться
и очень хотел выговориться.
Блестели его скулы,
и взгляд был тревожно зорок,
как будто он из колодца
во мне звезду увидел.
И я не сомневался
в его интересе к жизни,
но мне было холодно очень:
мой друг думал о будущем мира,
а о своём будущем не думал.
Как странно закончился день.
Лета как не бывало.
Дым из высоких труб
столбом упал в звёзды.
Мне бы спросить друга,
но он не хотел слушать
он наслушался радио
и торопился выговориться.
Может быть, сам выбор событий
содержал его тайну.
Мир не выдержал испытания
его тихого сердца.
Он жалел расстрелянных
и замученных в лагерях и пытках,
закрывая глаза, говоря об их детях –
- в этом нет безучастных –
но предостерегал от мести:
кровавые дни уносят
больше людей добрых,
а мерзость празднует войны.
Вот, может быть, в чём причина,
но вряд ли только в этом.
Мне уходить не хотелось,
поправил ему подушку.
Он долго держал мою руку
и говорил мне комплименты,
а я кивал терпеливо.
Он попросил меня уйти,
извиняющее улыбаясь:
- Я очень устал, брат, очень…
Я шёл по глубокому снегу
и чувствовал его усталость:
она разлилась по миру
и стала невыносимой.
Но я ещё ничего не понял
и добрался до своей постели.
Только утром я догадался,
о чём меня просил друг:
выдержать усталость мира.
+++