Мы вышли поздно, в час урочный,
Ночной окрепшею порой.
Наш путь – большой и непорочный –
Среди домов зиял дырой.
И мы нырнули в тьму провала
И, прячась от всеядных глаз,
Шагали в тишине кварталов,
И тени обгоняли нас.
Зевая от великой скуки
Всезнания чужих забот,
Хозяин скупки жал нам руки,
Встречая сразу у ворот.
Он – близорук и аккуратен,
Державный холеный старик,
Московский говорок невнятен,
Непроницаем бледный лик.
Мы с ним беседовали, скупо
Роняя вечные слова.
Нацеленно сверкала лупа,
Тряслась седая голова.
И медленно качалась стрелка
Весов – сверхчутких , как молва,
Определяя, где поделка,
Где неизбежные слова.
Когда свила усталость гнезда,
Сник неспокойный разговор.
Казалось, стали ярче звезды.
И показался вещим спор…
Прощаясь, я сказал: – Спасибо!
Надежд Вы не спасли моих…
Старик лишь посмотрел на дыбу
И произнес: – Не для немых!