Пациент лежит и смотрит
в потолок пустынным взором,
а под кожей реки-вены,
бирюзовые узоры.
В стены операционной
бьются сотнями горошин
вопли, выкрики и стоны
всех, кто выбежал на площадь,
всех, кто вынес приговоры,
всех, кто в траурных нарядах,
всех, кто пишет на заборах,
всех, ни в чем не виноватых.
Обреченность, словно бритва,
нежно кожу нам щекочет…
и протяжно шепчет: «Би-и-итва
Проиграна.
Путь окончен».
«Путь окончен», - вторят много
голосов на низкой ноте,
и товарищи из морга
приготовились к работе,
и по узким коридорам
протянулось слово «поздно»,
где-то плакальщицы в чёрном
глубоко вдыхают воздух…
Пациент лежит и смотрит
в потолок усталым взором.
Истины, едва родившись,
подыхают в долгих спорах.
Мир прогнил, он так ужасен,
и никто в него не верит…
бьются громкие проклятья
в наши слабенькие двери,
в наши хрупкие пределы,
и почти срывают с петли…
Ты стоишь, спокойный, белый;
мы готовим инструменты.
Тихим шелестом халата
заглушились чьи-то вопли:
что-то там про век разврата
и про то, что мы утопли.
И под скальпелем умелым
раздвигаются покровы:
стратосфера, тропосфера,
камни, травы и сугробы,
города, пустыни, степи,
эры, годы, луны, сутки,
вычислительные сети,
трансформаторные будки,
языки, законы, числа,
мусор, грязь, печали, беды,
все деяния и мысли,
озарения и бреды…
Вот и пули, что застряли.
Извлекаешь методично,
что-то тихо напевая,
и с ухмылкою циничной
заявляешь: он прекрасен.
Впрочем, это не издёвка.
Как арктически ты ясен,
как ты двигаешься ловко…
Наблюдаю в круге света,
что совсем не сгнили ткани,
и что бьётся сердце это.
Он прекрасен. Все солгали.
Мы вытаскиваем стрелы,
инородные предметы,
и проросшие плевелы,
и случайные кометы.
Пальцы, кетгут и иголка.
Шьем по вымершим долинам,
по следам энергоблоков
и по теням Хиросимы,
по зияющим пустотам,
что остались после взрывов;
за стеной поют фаготы
похоронные мотивы…
Мы работаем, не слыша
их надтреснутых стараний.
Пациент живой.
Он дышит.
Он прекрасен.
Продолжаем.
2.10.14