Этот мраморный в прозелень лёд,
мост во мгле, эта дамба бетонная,
снова, за руку взявши, ведёт
по заливу, как заговорённая,
к переулку на том берегу,
на углу где под сохлою грушею,
чёрный ворон на белом снегу
у стены монастырской разрушенной...
Ранец лямкой повис на суку
и глядит, всё глядит зачарованно
мальчик в шубке на рыбьем меху -
белый снег видит, чёрного ворона,
видит мёрзлые груды руин,
крест в сугробе в узорчатом инее.
Что он шепчет тому, рядом с ним,
кого можно так просто, по имени?
Есть у каждой судьбы эти дни -
неизбежные сроки взросления,
грусти, жалости полны они,
смутной боли, тоски по мгновению
исчезающего навсегда
счастья, мира родного, знакомого...
Сыпет мелкая в блёстках слюда,
застит мальчика, дерево, ворона.
Мир вокруг, будто в ломкой слезе, -
всё дробится, двоится, качается
и в морозной густеющей мгле
меркнет, тает вдали, растворяется.
И уже еле видны в снегу,
вот пропали совсем за порошею
переулок на том берегу,
пустошь белая, ранец заброшенный...
И метёт снег того января
через годы, сквозь память печальную.
В тех снегах, знаю, встретит меня
мальчик в шубке у берега дальнего.
В бледном свете далёкой зимы,
провожатый, гонец мой потерянный.
Там уже не расстанемся мы,
возвращаясь к истокам безвременным.