- У меня сердце не бьётся, вот послушай, - Сергей взял Танину руку и приложил её ладонь к своей груди.
- Не стучит, не слышно ударов.
- Да нет, бьётся, только тихо очень, - сказала Таня, отнимая ладонь.
Это стало уже ритуалом. Время от времени Сергей переставал слышать своё сердце, и беспомощно обращался к Тане, чтобы она подтвердила, что сердце никуда не делось и по-прежнему бьётся в его груди.
А Таня в такие минуты вспоминала далёкий - далёкий сентябрьский вечер.
Она была тогда девчонкой неполных пятнадцати лет. Сережке было немногим больше.
Он провожал её после школьного вечера, кажется это был "Осенний бал". Впрочем, подробности за давностью лет истлели в памяти. Таня не помнила ни сам вечер, ни то, как они оказались вместе, ни дорогу к её дому в несколько километров.
Память прочно удерживала только одну картину:
Они стояли под старой сосной с причудливо изогнутой кроной, на развилке дорог; очень близко друг к другу, держась за руки, и дрожали - то ли от холода, то ли от непонятного волнения.
Вечер был тёмным, но в какой-то момент сквозь брешь в облаках пробилась луна, и осветила их. До мельчайших подробностей Таня помнила Серёжкино лицо, копну непослушных волос - дань моде тех лет, колечки кудрей на лбу и синие, даже при бледном свете луны, его глаза; и себя, испуганную и счастливую, отражённую в зрачках этих глаз.
И тогда они первый раз поцеловались... Нет, память не сохранила каких-то особенных ощущений, да и каким мог быть их неумелый полудетский поцелуй?
Но Серёжкино сердце! Как оно стучало тогда под тонким пиджачком. Всё вокруг перестало существовать, застыло, и даже луна, которую невозможно ничем удивить, казалось, с изумлением слушает эти ритмичные, подобные набату удары.
Танино сердечко тоже трепетало, но его стук терялся в ударах сердца любимого.
Они стояли, обнявшись, и Тане казалось, что сердце из груди Сергея переместилось внутрь неё, и бьётся теперь у неё под ребром...
С тех пор она так и жила с двумя сердцами - своим и его.
И если сердце Сергея вдруг давало сбой, начинало болеть, Таня переживала эту боль, как свою.
А любимый успел забыть, что в тот вечер, сорок сентябрей назад, своё сердце он отдал ей, и по-прежнему удивлённо прикладывает Танину ладонь к своей груди, и просит послушать, стучит ли оно. И она послушно подчиняется, улыбаясь про себя.