Как самые крайние строки самой печальной повести,
невзирая на страх и совесть,
джульетты так трогательны годам к тридцати.
А мы играем на клавишах, порой нажимая делит,
и звонко смеемся над ними в конце пути.
Я помню, что боль давит виски,
еще так бывает от громкого смеха,
так было неловко встать и уйти,
так глупо было взять и приехать.
Но мне еще рано в эту могилу
и слишком поздно вариться в той каше.
Что может сильнее быть, чем когда я любила?
Что может чудесней того быть и краше?
И я спокойно вне обстоятельств
(аморфна, выдержана, как вина)
вспоминаю, как несдержанно
та девочка, с размазанной тушью, как некрасиво:
"Обними меня! Обними ме-ня!"