ЧУДЕСНЫЕ ИСТОРИИ
С ЧЕГО ВСЁ НАЧАЛОСЬ
Появились как-то в начале лета, на окраине одного большого города, девочка с лошадкой. Лошадка была белая-белая, и девочка тоже была беленькая: и волосы, и лицо, и даже платье. И то ли девочка была волшебная, то ли её лошадка, но куда бы они ни приходили, всюду обязательно происходили какие-нибудь чудеса.
Лошадка выглядела довольно мелко в сравнении с обычными рысаками, а девочка казалась совсем маленькой, на вид - лет восьми, поэтому и чудеса у них случались небольшие. Но людей это не обижало. Они так долго жили вовсе без чудес, что были рады любому волшебству.
Кстати, многие считали девочку перспективной, надеясь, что когда та подрастёт, то и чудеса станут большими. Хотя, некоторым эта мысль в голову совершенно не приходила, другим и маленьких чудес было достаточно, а кое-кто вовсе не замечал ничего чудесного, и были даже те, кому чудеса не нравились и казались вредными (что поделаешь, встречались и такие).
Самое смешное, что ни девочка, ни лошадка не делали ничего особенного. Никаких взмахов руками, мотания гривой, или шептания заклинаний. Просто при их появлении с окружающими происходило что-то хорошее, доброе, отчего люди радовались. И девочка с лошадкой радовались вместе с ними.
ХУДОЖНИК ПЫШКИН
Вот как-то в ясный июньский день гуляли девочка с лошадкой в небольшом скверике в самом центре района и увидели такую картину: огромный пёс схватил какую-то птицу зубами, а вокруг собрались четыре охотника с ружьями.
Эту картину рисовал художник Пышкин, сидя на скамейке. Пышкин был небольшого роста, с кривыми ножками и румяным лицом. Лет ему было около пятидесяти. На его голове плотно сидела большая жёлтая панама (от солнца), а сам он был в майке и шортах. Когда лошадка подошла к холсту и хотела попробовать картину на вкус, художник громко представился:
– Художник Пышкин! – сказал он, не отрываясь от холста и продолжая что-то дорисовывать.
– Глаша, – ответила девочка за лошадку, так как сама Глаша ещё говорить не умела.
– Очень приятно, – отреагировал Пышкин и протянул Глаше руку.
Та подняла копыто и положила его Пышкину в ладонь. Художник, всё так же не отрываясь от картины, пожал Глаше ногу и сказал:
– Доброе утро.
– Вообще-то уже два часа дня. А я Маша.
– Картина называется «Доброе утро»; а за временем я слежу, – сказал художник и пробормотал: – То Глаша, то Маша…
Только теперь он оторвался от полотна и увидел девочку с лошадкой.
– Ах, Вы не одна! А с кем из вас я разговаривал?
– Со мной, – сказала Маша. И добавила: – Ну и с Глашей тоже.
– Любите живопись? – спросил Пышкин.
– Глаша любит. Она уже три картины съела… – ответила Маша и потрепала лошадку по холке.
–Ой! Осторожно тут… Два часа уже? Мне пора!– засуетился Пышкин и стал собирать краски.
– А почему Вы назвали картину «Доброе утро», ведь на ней убивают птицу? – спросила девочка.
– Потому, что охота была удачной, и для охотников утро стало добрым, – ответил Пышкин.
И тут несколько баночек с краской упали под скамейку. Пока Пышкин их искал, Глаша лизнула картину своим шершавым языком. Сразу же с холста исчез пёс. Глаша снова лизнула полотно – охотники остались без ружей. Получилось такое изображение: четыре весёлых дяденьки любуются птичкой.
– Вот теперь похоже на «Доброе утро»! – улыбнулась Маша. – Молодец, Глаша! Ну до свидания, гражданин Пышкин!
Маша с Глашей пошли дальше, а Пышкин вылез из-под скамейки и, увидев, какие чудеса произошли с его картиной, побежал прямиком в милицию, рассказать о необычном волшебстве. Но там ему не поверили, сказали, что никаких волшебных девочек и, тем более, лошадок в районе нет, и если он не желает провести некоторое время в очень хорошей больнице, то может идти домой. А картину даже одобрили. Правда, одному майору она напомнила известное полотно художника Шишкина или другого живописца, но он засомневался в себе и ничего не стал говорить. Тогда Пышкин подарил картину отделу милиции, а сам пошёл домой.
Многие прохожие в тот день обратили внимание на районного художника, который как-то странно перемещался по улице короткими перебежками, натянув жёлтую панаму до самых плеч. Хорошо, что в панаме была дырочка, через которую Пышкин мог смотреть, иначе неизвестно, дошел бы он до дома или нет.
Таким образом, первый человек, который встретился в этом районе с волшебной девочкой и её лошадкой, был как раз из тех, кому чудеса только мешают, хотя он и называл себя художником.
БАРСИК
А Маша и Глаша гуляли себе дальше по скверу и, наверное, даже не вспоминали про Пышкина. Хотя, если честно, Глаша всё-таки вспоминала. Дело в том, что всё, что она слизала с холста, так прилипло к её языку, что ни проглотить, ни выплюнуть эти художественные образы у неё не получалось. Она гуляла и скребла всё-время языком о зубы.
Шли они так, шли, пока не поравнялись с группой людей, задравших головы вверх и что-то туда, в высоту, кричавших. Маша никак не могла понять, что они кричат: то ли «матрасик», то ли «карасик»? Люди кричали все вместе, и их выкрики переплетались так, что невозможно было разобрать, какое слово они кричат. Среди кричавших, была тётенька с какой-то невероятной причёской на голове, три девочки, два мальчика и один дед с костылём. Дед тоже кричал и бил костылём по дереву.
Глядя издалека, Маша подумала, что люди собирают шишки, или жёлуди, или орехи. Она так и сказала Глаше:
– Орехи что ли собирают?
А Глаша подумала: «Может, лучше яблоки?», продолжая скрести языком о зубы. Но, подойдя ближе, девочка поняла, что для того, чтобы собирать орехи, совсем не обязательно что-то кричать.
Она спросила:
– Что случилось?
Но никто ей не ответил, и все стали ещё громче и неразборчивее голосить:
– Тазик! Матрасик! Бантик! Квасик! Карасик!
И тут Глаша начала ржать. Видно, ей тоже захотелось позвать этого Тазика-Карасика. Лошадка заржала очень громко. И все кричавшие сразу замолчали. А дедушка даже костыль уронил. Маша подняла костыль, отдала его дедушке и спросила:
– Кого вы зовёте?
– Барсика, – сказал дед и показал костылём вверх.
Маша взглянула на ветку, до которой совсем немного не доставал костыль и сначала услышала «мяу», а потом увидела перепуганного кота, вцепившегося в дерево. Кот был пушистый и не рыжий, как могло показаться в преломлении солнечных лучей, а какой-то коричневатый. Маше кот понравился и ей захотелось его погладить. Тут снова все закричали наперебой, но Маша уже понимала, что зовут они кота Барсика.
Неизвестно, сколько бы это продолжалось? Возможно, пока последний из кричавших не сорвал голос? Но тут случилось совсем неожиданное. Глаша, устав скрести языком о зубы, подошла к дереву и попробовала отодрать творения художника Пышкина при помощи древесной коры. Сначала к коре прилипли охотничьи ружья, а потом и огромный пёс. Пёс, конечно, только на картине казался огромным, а на дереве он выглядел довольно мелко и даже оскал его теперь вряд ли кого мог испугать. Но Барсик почему-то испугался и прыгнул прямо на голову тётеньке, к тому времени уже чуть не плакавшей от отчаяния. (Видно, это была его хозяйка.) Тётенька завизжала и тоже подпрыгнула, чем и напугала деда, который не нашел ничего лучшего, как метнуть костыль в сторону кричавшей. (Возможно, тётенька приходилась дедушке дочерью, и он пытался её защитить?) Хорошо, что костыль прошёл в сантиметре от тётиной головы и никого не убил. Дети, столпившиеся вокруг, стали хохотать. А тётенька сняла кота с головы и сказала:
– Девочка! Это просто чудо, что сделала твоя лошадка! Она спасла нашего Барсика!
А Маша спросила:
– Можно, я его пожалею?
– Конечно! – ответила тётенька.
И девочка погладила Барсика, а когда он совсем успокоился, взяла его на руки, села на Глашу и покатала кота немножко, в качестве подарка спасённому.
А когда Маша вернула кота тётеньке, та торжественно понесла его домой, и все присутствующие пошли за ними следом. Только Маша и Глаша отправились дальше творить новые чудеса.
МАЙОР ДОРОНИН
Не прошли наши волшебницы и пяти шагов, как встретили крупногабаритного милиционера, с маленькой лысой головой. Того самого, который немножко разбирался в живописи.
– Майор Доронин, – представился милиционер, махнув правой рукой возле головы, на которой болталась большая фуражка, не упавшая только благодаря сильно торчащему уху.
Маша тоже зачем-то махнула рукой и сказала:
– Маша.
Её лошадка, видя такое дело, взбрыкнула передними копытами, подняв их довольно высоко, почти к самой голове.
– Глаша, – представила её хозяйка.
Майор Доронин сразу сообразил, что это та самая девочка, на которую жаловался художник Пышкин. Ему стало интересно: неужели её лошадка действительно такая волшебная, что может одну картину превратить в другую, и что она ещё может в таком случае?
– Конь зарегистрирован? – спросил Доронин.
– Это лошадь, – улыбнулась Маша, а Глаша иронично фыркнула.
– Не важно. Главное, есть регистрация или нет, – пояснил свою невнимательность майор и переложил фуражку на другое ухо. – Так, где номер?
– Вот, на копыте.
– Почему на копыте? Должна быть татуировка в паху.
– Понимаете, – стала объяснять Маша, – Глаша очень боится щекотки. И когда ей в паху попытались сделать татуировку, она начала ржать и брыкаться. После чего у ветеринара на лбу остался след от копыта, а у Глаши на копыте отпечатался номер. Так что у неё совершенно официальная копытная регистрация.
– Копытная?
– Да. Именно копытная.
– Ну, ладно. Копытная, так копытная, – сдался Доронин. – А вот эти способности у неё врождённые или где-то обучались?
– Какие способности?
– Ну, вот, картины реставрировать? Тут заявление на вас поступило…
Майор, конечно, лукавил, заявление-то он не принял, о чём сейчас жалел.
– А-а-а, – Маша поняла, в чём дело. – Так Пышкину не понравилась его обновлённая картина? По-моему, Глаша очень хорошо её подправила!
– Знаете, честно говоря, мне картина понравилась. Я даже её к себе в кабинет повесил, – Доронин замялся. – А не могли бы вы мне журнал подредактировать?
– Какой журнал? – не поняла Маша.
– Да раскрываемость у нас низкая, – пожаловался майор.
– Извините, я, конечно, не понимаю, что там у вас за раскрываемость, но Глаша может и журнал лизнуть.
Маша взяла у Доронина журнал. Майор показал, на каких страницах лизать, а две страницы просил просто съесть. Что Глаша с успехом и проделала.
Радости Доронина не было предела! У него не просто раскрываемость повысилась – преступлений вообще не стало! Забегая вперёд, скажем, что район вышел на первое место в городе по борьбе с преступностью, а Доронин стал подполковником.
НАЛЁТЧИК СТРАШНЕНЬКИЙ
И всё же об одной из последних попыток совершить преступление рассказать надо.
Дело было в местном отделении сберегательного банка. Маша зашла туда, чтобы получить пособие на Глашу, которое выбил для неё через собес майор Доронин. Ведь Глаша была малолетняя лошадка. Пособие давали, конечно, небольшое, но чтоб фураж прикупить дня на два, могло хватить. Глаша тоже зашла внутрь, ей хотелось стоять в общей очереди, под кондиционером. И ещё она любила пересчитывать деньги. При этом старалась всегда держать язык за зубами, чтоб не слизнуть их.
Тут-то и шмыгнул в отделение невысокий мужчина в маске клоуна. У Маши сразу мелькнула мысль о том, что приехал цирк. (Она очень любила цирк.) Но клоун своим выкриком разочаровал Машу:
– Никому не смеяться! Это налёт! Моя фамилия: Страшненький!
Он хотел крикнуть «Никому не двигаться!», но улыбка на лице Маши его смутила. А зачем налётчик назвал свою фамилию, было совсем непонятно.
Тем не менее, после его нелепого выкрика все обратили внимание на чёрный пистолет, который он держал в правой руке. Глаша тоже обратила на пистолет внимание, причём, на несколько секунд раньше остальных. Поэтому в тот момент, когда все уставились на оружие в руках налётчика, Глаша спокойно откусила кусок чёрного ствола. И хотя запах краски ей не очень понравился, но хлеб, из которого был сделан пистолет, пришёлся Глаше по вкусу.
Страшненький снял маску и заплакал. Впрочем, без маски его лицо выглядело не менее смешно. Из маленьких глаз на розовые щёки катились крупные слёзы, и все посетители засмеялись. Маше стало жаль Страшненького, она взяла его за руку и повела на улицу. А Глаша взяла его за другую руку и доела пистолет.
Когда несостоявшийся налётчик успокоился, он рассказал девочке с лошадкой о своей непростой жизни. О том, как он мечтал в детстве стать клоуном, но в цирк его не взяли, решив, что его вид вызывает нездоровый смех. А вызывать здоровый смех Страшненький не умел. На что Маша возразила, весело рассмеявшись самым что ни на есть здоровым смехом. А Глаша ржала около получаса, не могла остановиться.
Прощаясь, Страшненький пообещал никогда больше не налетать на банки, а Глаше привезти морковки из деревни.
Районные домохозяйки ещё долго рассказывали своим знакомым и родственникам о волшебном поедании пистолета – они не подозревали, что пистолет был вылеплен из хлеба.
СКАЗКИ ПЫШКИНА
Слава о Маше и Глаше разнеслась по всей округе. Пышкин ходил по дворам и кричал, что его великую картину какая-то шарлатанка, или даже две шарлатанки превратили не понятно во что! И теперь ей место только в отделении милиции! Это он имел в виду картину. Но ещё больше он имел в виду девочку с лошадкой, которых также мечтал сдать в отделение. Однако не найдя явных союзников, он опять отправился в сквер, писать новую картину. Но картина никак не писалась: не было вдохновения.
Доронин дал указание всем постам: не останавливать девочку с лошадкой, а самим милиционерам перед ними останавливаться и кормить Глашу морковкой и яблоками, а Машу – яблоками и морковкой.
А хозяйка Барсика купила коту шлейку и красивую цепочку и так с ним гуляла, чтоб он не убегал ни на какие деревья. Заодно она купила сбрую для Глаши. И всё ждала новой встречи с девочкой и её лошадкой, чтобы вручить им этот подарок.
С этой мыслью тётенька и Барсик шли по скверу, а рядом с ними шёл дедушка, с костылём в одной руке и биноклем в другой. Дедушка смотрел вдаль, но девочки с лошадкой не было на горизонте. Зато весь горизонт перекрывал пустой холст художника Пышкина. Дед не понял, что это перед ним возникло и, не отрываясь от бинокля, махнул пару раз костылём впереди себя. По холсту он не попал, так как бинокль, хоть и был театральный, но всё-таки приближал предметы, а вот по панаме живописца дедушка не промахнулся. От крика Пышкина Барсик взлетел на огромный дуб вместе с цепью и тётенькой. И наш районный художник, выползая из-под скамейки, под которую упал минуту назад пораженный ударом костыля, вдруг снова обрёл вдохновение.
– Сказки Пышкина! – сказал он, отряхивая панаму от пыли.
– Что? – не понял дед.
– Сказки Пышкина! – повторил Пышкин и процитировал – «…У Лукоморья дуб зелёный, златая цепь на дубе том. И днём и ночью кот учёный всё ходит по цепи кругом…» А вон и «…русалка на ветвях сидит…»! Буду иллюстрации рисовать.
– Какая я Вам русалка! – жалобно пропищала тётенька. – Снимите меня с дерева!
Но Пышкин уже работал кистью и никого снимать не собирался. А дедушка в бинокль совсем не видел ничего перед собой и не мог понять: кто кричит, и куда делся его костыль? На всякий случай, дед полез под скамейку.
Тут и появились наши Маша с Глашей. Девочка подвела лошадку к дереву и попросила тётеньку прыгнуть в седло. Но хозяйка Барсика никогда не ездила верхом и прыгать не решалась.
Невольно ей помог Пышкин. Он, увидев девочку с лошадкой, схватил холст и полез, естественно, опять под скамейку, где и столкнулся лбом с дедушкой, искавшим костыль. У дедушки от лобового удара произошло помутнение, он выскочил из-под скамейки и, размахивая костылём, полез на столб, поддерживающий провода высокого напряжения. Один провод от удара костыля заискрился, оторвался и упал на дуб, где сидели «кот с русалкой». Дуб зашатался, загорелся, «тётенька-русалка» соскользнула с ветки прямо в седло и кота потянула за собой. Глаша, как обученная лошадка, пошла рысью и увезла тётеньку и Барсика от горящего дуба. За что была вознаграждена новой сбруей. А Пышкину искры прожгли несколько дыр в панаме, больше ничем он вознаграждён не был.
Потом местные жители эту историю по-разному рассказывали. Уж слишком она была запутанная. Но сошлись все в одном: девочка с лошадкой такие гром и молнию вызвали, что никаких сомнений в их волшебных способностях теперь уже и быть не могло.
ПОЖАРНЫЙ ИНСПЕКТОР СПИЧКА
А Пышкин всё не унимался. Он сообщил пожарному инспектору о поджоге сказочного дуба с котом и русалкой. И тот должен был прибыть в сквер для осмотра места происшествия и проверки противопожарного инвентаря. Инспектор конечно и без Пышкина знал о недавнем пожаре в сквере. Но ему доложили, что обрыв линии электропередач ликвидирован и дерево потушено, поэтому он выезжать никуда не планировал. Если бы не заявление Пышкина. Пришлось реагировать.
Художник ждал инспектора на своей любимой скамейке возле дуба. Пышкин пришел в сквер рано утром и был сильно удивлён тем, что дуб шумел зелёными листьями и совсем не выглядел обгоревшим. Наш жалобщик не знал, что бригада дворников убрала с дерева все обгоревшие ветки. И даже Маша со своей лошадкой им помогали. Глаше, например, очень понравился вкус чуть обожжённых дубовых листьев.
Пышкин, увидев дерево в полном здравии, не растерялся. У него было полно времени до прихода инспектора, ведь всем хорошо известно, как долго спят пожарные. И художник сбегал домой притащил краски тёмно-багряных тонов, и взялся за дело. Он залез на дуб и так его покрасил, что казалось, будто дерево и сейчас горит. Ещё оставалось немного неизрасходованной краски, и Пышкин бросил взгляд на соседние деревья. Но, поразмыслив минуту, убрал кисти в сумку.
Затем спустился вниз, без особого труда, всего лишь расцарапав левую щёку, да оторвав штанину ниже колена. Вот только его знаменитая жёлтая панама зацепилась за ветку где-то высоко, а её отсутствие художник заметил только внизу. Но снять панаму с дуба Пышкин не успел. К нему уже приближался пожарный инспектор. Пышкину ничего не оставалось, как сидеть на скамейке и поглядывать, то на панаму, то на приближающегося инспектора.
Сначала инспектор шёл не торопясь, по пути проверяя пожарные стенды с лопатами, огнетушителями, ящиками для песка и надписью: «Ответственный за противопожарную безопасность: Инспектор Спичка». Эта надпись ему очень нравилась, он гордился своей фамилией. Сам он тоже напоминал спичку. Инспектор был высокого роста, худого телосложения и с маленькой головой, торчащей прямо из воротника рубашки.
Спичка полюбовался надписью на стенде, протёр её рукавом и посмотрел в сторону дуба. Вдруг, неожиданно схватив со стенда огнетушитель, со зверским лицом, инспектор ринулся к дереву. Пышкин испугался и, как всегда, хотел залезть под скамейку. Остановил его неистовый крик инспектора. Кстати, остановились и другие прохожие.
– Пожар!!! – дрожал голос инспектора Спички.
Пышкин встрепенулся, завертел головой, и тоже заорал:
– Пожар! – и рванул навстречу инспектору, пока ещё не понимая: где что горит?
Спичка оттолкнул художника, подбежал к дубу и принялся размахивать огнетушителем. Народ с удивлением наблюдал, как инспектор Спичка тряс огнетушитель перед деревом. Никому и в голову не приходило, что пожарный инспектор не умеет пользоваться этим простым устройством. (Между нами: устроили Спичку в инспекцию по знакомству, и огнетушитель он держал в руках впервые.)
Неизвестно, долго бы ещё инспектор крутился вокруг себя и дуба с огнетушителем в руках, если бы его не остановило ржание, вовремя подоспевшей лошадки Глаши. Видимо, Глаша тоже хотела крикнуть: «Пожар!», но получилось, как всегда: «И-го-го!». Инспектор вздрогнул и выронил огнетушитель из рук. Тот упал вертикально на асфальт, что-то в нём щёлкнуло, включилось, и струя пены ударила, сначала в инспектора, потом в Пышкина. И вот уже: огнетушитель двигался по тротуару и поливал во все стороны. Все, кто находился рядом, были немедленно облиты белой пеной.
Когда полив прекратился, то всё вокруг было белым: и зеваки, и Глаша с Машей, и дуб, и скамейка, и лежащий под нею Пышкин.
– Зимний пейзаж, – заявил Пышкин, выползая на поверхность.
– Потушили, – выдохнул Спичка и, обращаясь к Глаше и Маше, объявил: «Благодарю за проявленное мужество, при тушении пожара!»
Он был уверен, что именно девочка с лошадкой каким-то чудом заставили огнетушитель включиться. Пышкин хотел было объяснить, что никакого пожара не было, но побоялся, что проболтается о том, как раскрасил дерево, и промолчал.
Инспектор поднял голову вверх, чтобы осмотреть потушенный объект. Надо сказать, что краска стекла с дуба, и он снова стоял зелёный, в небольших хлопьях пены на ветках. Тут Спичка увидел высоко на дубе промокшую жёлтую панаму.
– Чей головной убор? – спросил инспектор официальным тоном.
– Мой, – промямлил Пышкин.
– А как он туда попал?
– Струёй забросило, – нашёлся художник.
– Значит, не Вы подожгли дерево?
– Не я! У меня и спичек–то нет! Я эти спички терпеть не могу!
– Понятно.
– Я, если где спичку увижу, обязательно на неё плюну, чтоб не загорелась…
– Я Вас понял.
Инспектору уже был не приятен этот разговор, ведь фамилия у него была Спичка. Но Пышкин не унимался:
– Это дети обычно балуются со спичками и лошади…
Но Спичка не хотел больше слушать художника и, пообещав провести расследование, ушёл. А Пышкин сразу же полез на дерево за своей панамой.
Так закончилась эта история. Правда, по району потом ещё долго ходили рассказы о том, как летом пошел снег, благодаря волшебству Маши и Глаши.
МАЛЬЧИК МАКСИМ СМЕШНОЙ
Когда был потушен нарисованный пожар, и взрослые разошлись, девочка и лошадка остались в сквере играть в снежки. И, хотя пена довольно быстро таяла, они всё же успели не только наиграться вдоволь, но и познакомиться с мальчиком Максимом со смешной фамилией Смешной.
Он тоже гулял в тот день в сквере, как всегда, один и, увидев снег, принялся лепить снежную бабу. Маша и Глаша сразу же присоединились к мальчику. Мальчик был такого же роста, как Маша, и примерно такого же возраста. И волосы у него были тоже светлые. И еще он всегда смеялся, или улыбался.
Максим улыбнулся новой компании и подумал: «Такой большой ком, как у меня, им все равно не скатать…». Но девочка с лошадкой через несколько минут удивили мальчика.
Когда он остановился, чтоб перевести дух, увидел катящийся по дорожке огромный шар, на котором стояла лошадка и перебирала копытами. А следом катился шар поменьше, и на нём стояла девочка, вытянув руки в стороны, и тоже перебирала ногами. Максим чуть не упал от удивления.
– Вы из цирка? – спросил мальчик.
– Нет. Мы только учимся, – сказала Маша. – А как тебя зовут?
– Максим. Фамилия Смешной. А тебя?
– Ой, какой ты смешной! А меня Маша! – сказала девочка и засмеялась.
– И-го-го! – сделала замечание лошадка.
– Да, прости Глаша, я тебя не представила. Глашенька, моя подруга.
– Очень приятно, – удивился Максим.
Он слышал, как его старшая сестра говорила кому-то по телефону: «Все твои подруги – лошади…», но думал, что разговор шёл о людях, а тут девочка и настоящая лошадь – подруги, да ещё эквилибристки.
– А научите меня тоже ходить на шаре! – вдруг произнёс мальчик.
– С удовольствием! Давай нам руки и вставай на свой шарик!
Максим дал одну руку Маше, другую Глаше и, запрыгнув на шар, сразу пошёл. Ему даже показалось, что он всегда умел это делать. Он шёл и смеялся от счастья. Ему так понравилась девочка и её лошадка, что захотелось всегда их защищать и вообще заботиться о них, особенно о девочке. Так они и ходили втроём и хохотали, и гоготали, пока Глашины копыта не начали проваливаться, и её шар не развалился. А следом за Глашиным шаром развалились и остальные. (Пена итак держалась дольше обычного, видимо, и тут не обошлось без волшебства.)
Вот так встретились Максим и Маша. Мальчик даже решил никогда не расставаться с такой прекрасной беленькой девочкой. Но в сквере темнело, и пора было расходиться по домам. Тогда они, договорились встретиться на следующий день, чтоб попробовать ещё походить на каких-нибудь шарах или мячах и даже сделать цирковой номер. После чего всё-таки расстались. Пока что ненадолго.
ВРАЧ ЗАКОЛКИНА
А Пышкин тем временем совсем забросил живопись и бегал по инстанциям, ища управу на «взбесившуюся лошадь» и её «ненормальную» хозяйку. Именно такими словами он описывал сложившуюся ситуацию Главному санитарному врачу района Заколкиной, сидя в её кабинете.
Заколкина была крупной женщиной, с овальным румяным лицом. Она имела хороший аппетит и всё-время жевала булочки.
– Эта бледная лошадь ест картины! Изо рта у неё идет пена в больших количествах! – орал Пышкин. – Конечно у кобылы бешенство! А ведь рядом дети, домашние животные! Например, один ученый кот совсем ума лишился после общения с ней! Прыгает по деревьям, как белка! Его даже на цепь пришлось посадить! Нужно срочно принять меры!
– Картина ясна! Огромное Вам спасибо, гражданин Пышкин, за сигнал! Сегодня же мы начнем санитарную обработку района! Лошадь отловим и изолируем! А Вам нужно срочно сделать сорок уколов в живот!
– Ой! Мне-то за что?! – художник подпрыгнул на стуле и задрожал.
– Профилактика, – попыталась его успокоить Заколкина. – Надо обязательно проколоться! Вы же общались с бешеным животным! Нужно защитить организм от возможных страшных последствий!
– У меня и так нервный стресс, а Вы ещё организм хотите прокалывать! – заныл Пышкин.
– Это обязательно! – отрезала Заколкина.
Она нажала какую-то кнопочку и сказала в серую коробочку:
– Пришлёпкин, проводите пациента в процедурный. Группа отлова животных, на выезд!
Последняя фраза немного успокоила Пышкина. Но когда в кабинет вошёл огромный санитар Пришлёпкин, художнику сделалось нехорошо. Пышкин решил схватиться за последнюю соломинку:
– Какое у Вас прекрасное лицо, – сказал он Заколкиной, уставившись на неё. – Вас следует отобразить в картине!
– Ой, ну что Вы? – смутилась Главный санитарный врач и повернулась к Пришлёпкину. – Подождите в коридоре, я позову.
Санитар вышел, а Пышкин уже поставил мольберт, вылил в стакан последнюю воду из графина, промыл в ней кисти и принялся ваять. Одна беда: с тех пор, как он разрисовал дерево, у Пышкина в сумке лежали краски исключительно для изображения лесных пожаров. Поэтому лицо Заколкиной получалось, мягко говоря, подгоревшим. Но она видеть картину не могла, а Пышкин тянул время и думал, как лучше сбежать. Наконец решил пожертвовать мольбертом, ради спасения своего организма и сказал:
– Одну секунду. Не вертите головой, я только схожу кисть промою в чистой воде.
Художник выскользнул из кабинета, спокойно прошёл мимо санитара Пришлёпкина, а на его вопросительный взгляд ответил:
– Вы следующий. Пойду – кисть промою. Момент, – и Пышкин сделал два мазка Пришлёпкину под носом. Получились неплохие усы. – Гусаром будете.
Пышкин прошёл до конца коридора и бросился вниз по лестнице. Забег проходил на такой высокой скорости, что художник даже не заметил, как с него ветром сдуло панаму, где-то между вторым и третьим этажами.
Минут через двадцать Заколкина, почувствовав тяжесть в голове, всё-таки её повернула и еще через пять минут встала. Но, взглянув на картину, тут же упала в обморок (раньше она никогда не видела таких загорелых лиц, даже на стажировке в Африке).
Услышав шум, в кабинет вбежал санитар Пришлёпкин и стал брызгать в Заколкину водой из стакана. Это помогло, врач очнулась. Но, увидев перед собой какого-то гусара с огромными усами, снова отключилась от реальности, и даже лицо у неё потемнело на самом деле. Впрочем, причиной тому стала вода, в которой Пышкин промывал кисти. Стакан с ней и схватил санитар. Он, с ещё большим усердием, принялся поливать Заколкину грязной водой. Как вдруг раздался голос из селектора:
– Лошадь поймана!
И многие тут же связали всё произошедшее в кабинете санитарного врача не с Пышкиным, а с Глашиным волшебством: мол, какие чудеса! Врача в туземку превратила! А санитара в гусара!
Только Маше с Максимом было не до чудес. Они отправились выручать свою лучшую подругу.
ОСАДА САНИТАРНОЙ КРЕПОСТИ
Никогда ещё не случалось такого столпотворения возле районной санитарной станции. Маша с Максимом были приятно удивлены, встретив там тётеньку с котом и дедушку с костылём, пожарного инспектора Спичку, бывшего налётчика, а ныне фермера Страшненького и многих других жителей района. Все они пришли выручать Глашу. Не было только подполковника Доронина, потому что его вызвали в мэрию на совещание.
Народ шумел. Требовал отпустить несовершеннолетнюю лошадку. Дедушка грозил костылём, кот с тётенькой шипели. А фермер Страшненький выкатил пушку (наверняка сделанную из хлебных мякишей), зарядил её морковкой и начал обстрел территории. Дедушка смотрел в бинокль и сообщал координаты.
Страшненький палил по пропускному пункту, по двору, по окнам станции. Народ ликовал при каждом удачном выстреле. После продолжительного артобстрела в окне на верхнем этаже появился белый флаг. Наступило затишье. Из будки вылез охранник и спросил: «Кто парламентёр?». Вперёд вышли Маша и Максим. Но охранник сказал, что парламентёр по закону должен быть совершеннолетним. Тогда вперёд шагнул инспектор Спичка, представился и пообещал заодно проверить огнетушители. Его попросили предъявить документы, потом один охранник стал что-то переписывать в журнал, а другой побежал предупредить начальство о нагрянувшей пожарной инспекции. В этот момент Маша и Максим пригнулись и проскочили через пост незамеченными.
Когда дети вошли в здание санитарной станции, в вестибюле их взору предстало такое зрелище: по кругу на стульях сидели врачи и санитары во главе с почти отмытой от краски Заколкиной и аплодировали. А в центре круга Глаша, в какой-то жёлтой юбке, танцевала свой любимый танец Летку-Еньку.
Девочка побежала навстречу лошадке и закричала:
– Глаша!
– И-го-го! – Глаша тоже кинулась в Машины объятья и даже лизнула Максима, а Максим угостил её морковкой.
– Ах! Какая у вас прекрасная лошадка! – сказала Заколкина. – Я в детстве так мечтала ездить верхом, но родители мне объяснили, что в городе нельзя держать лошадь, и я смирилась.
– Хотите, Глаша Вас покатает? – спросила Маша.
– Меня? А ей не будет тяжело? Ведь я такая крупная.
– Ничего. Глаша, хотя и маленькая, но очень выносливая лошадка. Садитесь, пожалуйста.
И Заколкина встала на стул, а уже со стула забралась на Глашу. Ей почти никто не помогал, только Максим и четыре санитара.
Тут вбежал инспектор Спичка и заорал с порога:
– Где огнетушители?!
Но, увидев мирную картину, чем-то напоминающую карнавал, успокоился.
А на улице народ пребывал в напряжении. Дедушка наблюдал за крепостью противника, он пытался разглядеть через окна, что же там происходит. Но стекла отсвечивали, и видимость была нулевой. Дедушка на всякий случай приготовил костыль и скомандовал Страшненькому:
– Заряжай!
– Есть! – ответил бывший налетчик и засыпал в пушку пол мешка морковки.
И тут из парадной двери во двор вышла Глаша, в жёлтой юбке, кому-то даже напомнившей панаму Пышкина. (А юбка и была сделана из потеряной художником панамы.) В седле восседала Заколкина. По обе стороны от неё шли Маша и Максим, а за ними инспектор Спичка с огнетушителем в руках.
– Победа! – закричал Спичка. – санэпидемстанция капитулировала! Заколкина перешла на нашу сторону! Ура!
И все закричали:
– Ура-а-а!!!
Страшненький повернул пушку вверх и дал залп. Он хотел, чтоб был салют, в честь победы. Но многим морковка упала на голову и у них появились шишки, впрочем, они не расстроились и потом говорили, что были ранены при штурме санитарной крепости.
ВЕСЁЛЫЕ КАТАНИЯ
На следующий день после освобождения Глаши из санитарного плена наша троица устроила в сквере катания для детей.
Всё было неплохо организовано. Лошадка подходила к скамейке, на которой, до наступления творческого кризиса, любил сидеть художник Пышкин. Максим стоял рядом и подсаживал ребёнка, чтоб тот мог легко забраться со скамьи Глаше на спину. А Маша водила свою четвероногую подругу по дорожкам. Конечно, Глаша и сама могла ходить по нужному маршруту. Но девочка сопровождала её по двум причинам: чтобы Глаше было веселее, и чтобы родители не волновались за своих детей. Всё-таки не все еще знали о Глашином высоком интеллекте и волшебных способностях.
Детям очень нравилось кататься на лошадке, и они, проехав свой круг, снова занимали очередь, чтоб прокатиться ещё раз. И когда одна девочка пошла на десятый круг, её мама сказала:
– Танечка, ты уже второй час катаешься, дай и мне прокатиться.
– Ну, мама, займи очередь себе и прокатишься. Сейчас ведь мой черёд.
Мама Танечки уже хотела подумать о том, сколько она сделала для своей дочки, как растила её и кормила. Но Максим опередил мысли Таниной мамы:
– Да вы садитесь вместе!
– А можно? – не поверила женщина.
– Конечно! – сказала Маша. И Глафира тоже официально кивнула.
Таня с мамой сели в седло, и Глаша пошла по кругу. Метров через десять у взрослой наездницы зазвонил телефон, да такой веселой мелодией, что лошадка принялась пританцовывать. А так как телефон лежал в заднем кармане джинсов и Танина мама на нём сидела, то у неё никак не получалось ответить на звонок. И музыка всё играла и играла.
Глаша танцевала уже вовсю. Вставала на дыбы и кружилась на задних ногах. Танина мама визжала от страха, Таня визжала от восторга, остальные дети не просто визжали, они пищали, закатываясь от смеха. Наконец звонок прекратился, и лошадка встала на четыре конечности. Женщина сразу же захотела слезть, наклонилась набок, и тут снова зазвонил телефон. Глаша от радости подкинула зад, Танина мама вцепилась в лошадку, и танцы продолжились. Ребята вокруг уже валялись от смеха. Таня тоже хохотала, а её мама кричала на весь сквер, как пикирующий бомбардировщик. Звонок снова прекратился, и женщина спикировала с лошадки на скамейку. Она лежала на ней минут пять, приходя в сознание. А Таня заявила, что этот круг не считается, потому что ей мама помешала. И поехала снова. Остальные дети не возражали, они ещё не перестали смеяться и говорить не могли.
Таня уехала, а у её мамы опять зазвонил телефон, но Глаша уже была далеко и музыки не услышала.
– Да, – собрав силы, женщина ответила на звонок. – Какое объявление?!... Ах, няня?! Да! Мне нужна няня с навыками верховой езды!... Прекрасно! С завтрашнего дня!... До свидания!
Тут подъехала Таня, взяла маму за руку и повела домой, по дороге объясняя ей, как себя нужно вести во время катания на волшебных лошадях.
ОТЕЦ ДИМИТРИЙ
Пышкин решил обратиться к Богу. Найти помощь на земле в своей нелёгкой борьбе с волшебством ему так и не удалось.
Встав рано утром, художник позавтракал, причесался, отыскал под рубашкой нательный крест, подкрасил его золотой краской и пошёл в районную церковь. Настроен он был очень решительно. Ему было непонятно: куда это Бог, вообще, смотрит, когда такие безобразия происходят в районе.
Навстречу Пышкину из Божьего Храма вышел настоятель Отец Димитрий. Он был высокого роста, крупного телосложения, имел густую черную бороду с небольшой проседью и пятерых детей. Но Пышкин не хотел разговаривать ни с кем кроме Бога.
– Бог есть? – спросил художник вместо «здравствуйте».
– Есть, – ответил Димитрий.
– Мне к нему,– сказал Пышкин и прошёл мимо настоятеля.
– Но он же не здесь.
– А где?
– В раю.
– Хорошо, я позже зайду. Но передайте ему, что я очень недоволен.
Пышкин повернул обратно. Настоятель был удивлён таким поведением художника и у него мелькнула мысль о том, что нужно помочь заблудшей душе. Димитрий окликнул Пышкина:
– Сын мой, – художник обернулся. – Что за печаль в тебе сидит?
– А Вы здесь кто вообще?
– Проводник воли Божьей…
– Вам в поезде проводником работать! Колдовство кругом, а Вы не сном не духом! Население-то уже белой лошади молится! В язычество обратно переходит! Эх, вы! Проводник…
Отец Димитрий слышал о девочке с белой лошадкой и давно хотел на них посмотреть. Судя по восторженным рассказам прихожан, Маша и Глаша представлялись ему белыми ангелами. И надо же было случиться такому чудесному совпадению. В этот самый день фермер Страшненький привез Маше, Глаше и Максиму три огромнейших арбуза, которые сам вырастил. Неизвестно, какую селекцию он применил, но арбузы были в три раза больше баскетбольного мяча. Этих великанов он вырастил специально для того, чтобы наши герои могли тренироваться и отрабатывать цирковые номера с элементами эквилибристики. И ребята вместе с лошадкой с самого утра ходили по району на арбузах. Маша держала Глашу за копыто и они катились рядом. А Максим так старался, что убегал всё время вперёд.
Каково же было удивление Отца Димитрия, когда он только подумал о девочке с лошадкой и тут же увидел их парящими над кустарником, растущим возле храма. Именно из-за кустарника арбузы были не видны Димитрию, и ему казалось, что девочка и лошадка летят. «Ангелы!» – чуть не всплеснул руками настоятель.
В этот момент Маша остановилась и посмотрела в сторону Отца Димитрия, как будто услышала его мысли. И Глаша тоже повернула голову в его сторону. Это получилось у девочки и лошадки одновременно. И также одновременно они улыбнулись, кивнули головами Димитрию, словно здороваясь, и полетели дальше, догоняя Максима. Потом вспомнили, что забыли свои арбузы, опустились на землю, вернулись немного назад и снова, взобравшись на зелёно-полосатые шары, покатили вперёд. Никто и не заметил, что какое-то время девочка и лошадка летели над землёй сами по себе.
Тут и Пышкин обратил внимание на троицу, несущуюся над кустарником:
– Вот нечистая! Уже летают!
И художник бросился прочь.
ИГРОК-НЕВИДИМКА
Оказалось, что Максим кроме цирка ещё очень любит футбол и даже выступает за районную команду «Стрела». И вот как-то в воскресенье он пригласил Машу и Глашу на игру. Матч должен был проходить в рамках городского турнира районных детских команд. Игра намечалась непростая: всё-таки встречались с лидером турнира командой «Пуля».
Маша взяла для лошадки большой пакет морковки на случай, если Глаша станет очень громко ржать. Девочка первый раз была на футболе и ошибочно полагала, что на трибуне надо сидеть тихо и не мешать игрокам. Она, конечно, удивилась, когда началась игра, и болельщики подняли такой крик, что даже свисток судьи не был слышен. А когда забили мяч в ворота «Стрелы» и кто-то зажёг дымовую шашку, то и видимость упала до нуля. Поэтому никто не заметил, как Глаша в густом дыму пробралась на поле, отняла мяч у игроков «Пули» и точным ударом заднего копыта послала снаряд в «девятку». Счет стал: один-один. Глаша преспокойно вернулась на трибуну и продолжила грызть морковку. Маша даже не заметила её отсутствия.
В первом тайме счет не изменился. А в перерыве девочка и лошадка устроили для болельщиков небольшое представление. Это получилось спонтанно. Сначала Маша просто хотела проехать по беговой дорожке кружок верхом на Глаше, чтобы лошадка размялась после долгого сидения. Но, услышав аплодисменты, Глаша принялась пританцовывать, а девочка встала ей на спину и так проехала два круга. Трибуны были в восторге. Но тут прозвучал свисток и начался второй тайм. Девочка и лошадка заняли свои места на трибуне.
Во втором тайме болельщики призывали «Стрелу» лететь вперёд, скандировали: «Ну-жен-гол!», и Глаша кричала: «И-го-го!», то есть совсем не выбивалась из общего хора.
И вот Максим вышел один на один с вратарём, обвёл голкипера, но тот попытался забрать мяч в прыжке, только до мяча не дотянулся и схватил нападающего за ногу, отчего Максим тут же упал. Судья решил, что нарушения не было. Болельщики ответили криком и дымом. Весь стадион опять накрыло серое облако. И в этом сумраке Глаша умудрилась запустить в судью морковкой. Но этого ей показалось мало, и она снова выбежала на поле и дала копытом судье под зад.
Приземлился рефери на трибуне, в секторе фанатов «Стрелы», и был немного испуган. Когда он выбрался на поле, изрядно помятым, то отменил свое прошлое решение и назначил пенальти.
Справедливость восторжествовала. Максим забил одиннадцатиметровый, и «Стрела» победила со счетом два-один.
После матча многие видели, как Маша, Глаша и Максим шли по улице и вспоминали лучшие удары игрока-невидимки. А остальные болельщики ещё неделю рассказывали своим родственникам и друзьям о чудесах, произошедших на матче.
ГЛАВА УПРАВЫ ГОРШКОВ
Некоторые болельщики пришли на следующий день в сквер и попросили Машу показать ещё какие-нибудь трюки с лошадкой, так им понравилось вчерашнее мини-представление в перерыве футбольного матча. И девочка охотно согласилась, а Глаша была просто в восторге: уж очень она любила аплодисменты. Максим тоже участвовал. Он жонглировал мячами. Потом все вместе ходили на арбузах и ещё показали много разных трюков.
Народу собралось много, на бис вызывали раз восемь. Глаша даже чарльстон танцевала. Всем очень понравилось. И Максим на волне вдохновения предложил:
– А давайте цирк откроем в районе!
Тут все зашумели, закричали:
– Давайте! Правильно! Даёшь цирк!
И кто-то сказал:
– Надо в управу идти! На приём.
Почти неделю ребята не могли застать главу управы на рабочем месте. То он на стройке, то в мэрии, то где-то ещё. Наконец в пятницу он заскочил в кабинет после обеда, чтобы полить цветы (он никому не доверял их поливать) и спокойно ехать на дачу. Тут он и был застигнут Машей, Глашей и Максимом.
– Сергей Сергеевич, к Вам мальчик с девочкой и лошадь, – раздался голос секретарши из коробочки на столе. – Я им говорю, что с лошадью нельзя, а они говорят, что копыта вытерли.
– Хорошо, пусть войдут.
Ребята вошли и увидели в кабинете щуплого мужчину лет сорока в рубашке с коротким рукавом и леечкой в руках.
– Здравствуйте. Мы к Горшкову, – сказал Максим. – А его нет?
– Пока ещё есть, – ответил Сергей Сергеевич. – Это я. Что у вас?
– У нас цирк, – сказала Маша. – То есть, у нас нет цирка…
– Так, замечательно! Будем разбираться! Спасибо за чёткую постановку вопроса! Приходите ещё. Всегда рад!
– Но Вы не поняли… – попытался объяснить причину своего визита Максим. – Мы бы хотели открыть цирк в районе…
– И-го-го, – добавила Глаша.
– Я все понял! Прекрасная идея! Как я люблю цирк! Молодцы, ребята! Так держать! Заходите в любое время! Поговорим о цирке, о кино, о балете! Вы любите балет?
– Да, – сказала Маша.
– Я тоже люблю. Особенно вот это: пам, па-ра-ра-ра пам, па-рам… «Лошадиное…», то есть, «Лебединое озеро», – и Горшков нажал на кнопочку. – Людочка, проводите детишек и коняжку.
Вошла секретарша.
– Минуту, – сказала Маша. – А у Вас есть эта музыка из балета?
– А как же, – глава управы даже обрадовался, что может продемонстрировать свою любовь к искусству. – Людмила Петровна, поставьте нам Чайковского.
– Сколько подавать? Четыре? Или коню воды?
– Не понял, – поднял брови Горшков.
– Я говорю: сколько чая подавать? Три или четыре кружки?
– Людмила Петровна, мы о музыке говорим. Поставьте нам па-де-де из «Лебединого озера», ну и чай тоже несите.
– А-а. Я ж не поняла сразу. Сейчас сделаю.
Секретарша поставила диск в проигрыватель и побежала за чаем. Когда она вернулась, то чуть не упала вместе с подносом. Лошадь в кабинете главы управы танцевала партию умирающего лебедя. Людочке даже показалось на секунду, что у лошадки выросли крылья. Горшков плакал от восторга.
– Будет вам цирк! – провозгласил Сергей Сергеевич, когда смолкли последние звуки бессмертной музыки. – Завтра же пойду на приём к мэру! Обещаю вам! Люда, составь все необходимые документы! Список артистов! Это ж какие таланты у нас в районе!
У Максима, когда он покинул районную управу, появилось сладкое чувство предвкушения чего-то важного в жизни, что ждёт его впереди. Маша с Глашей были счастливы не меньше.
ПЫШКИН АТАКУЕТ
А впереди их ждали большие испытания. Пышкин приступил к активным действиям. Он расставил по всему скверу капканы, развесил на некоторых деревьях сетки-ловушки и уже договорился с одной конюшней о продаже туда белой кобылы. Художник всё приготовил и залёг под своей любимой скамейкой, чтоб вести наблюдение.
Будущие циркачи, как всегда, пришли в сквер репетировать номера. В этот день в их полку прибыло. Фермер Страшненький тоже присоединился к ребятам. Он прибыл в смешном клоунском наряде и привёз свою морковную пушку, чтоб отрабатывать финальный фейерверк для представления.
Максим приступил к жонглированию мячами. Уже через несколько минут мяч попал в сетку, висевшую на дереве. Все очень удивились, но не придали этому значения. Мяч вытащили, и Максим продолжил жонглировать. Но когда мяч снова попал уже в другую сетку, артисты встревожились не на шутку.
– Какие-то сетки на деревьях, – сказал Максим.
– А рыбы не видно, – заметил Страшненький.
Он слышал, что тайфуны иногда поднимают вместе с водой рыболовные сети и потом их находят далеко от моря. Ему показалось, что это именно тот случай.
А Глаша подумала: «Может там, в сетках, были яблоки?» и решила посмотреть, не рассыпались ли они под деревьями. Пышкин уже потирал руки под скамейкой: он видел, как лошадка приближалась к капкану. И тут Страшненький начал репетицию фейерверка. Фермер дал залп. Морковка разлетелась во все стороны. Штук десять попало в капканы, две попали в рот Глаше, а одна умудрилась пролететь сквозь брусья скамейки и зацепить Пышкину ухо.
Пышкин вылетел с визгом из укрытия и угодил в последний несработавший капкан. Да к тому же Глаша сдёрнула с дерева сетку зубами и та упала всё на того же Пышкина. Художник запутался в сетке и, катаясь по траве, ревел как сирена пожарной машины. Капкан сдавил ему ботинок, и Пышкин так дрыгал ногой, что Максим со Страшненьким никак не могли её поймать. Наконец Страшненькому удалось зафиксировать ногу художника, и только вместе с Максимом они сняли капкан с Пышкина.
– Кто же это сделал? – недоумевала Маша.
– Это не я! – крикнул Пышкин. – Где бы я взял одиннадцать капканов и три сетки?! Я – художник!
– Никто и не думал, что это Вы, – стал успокаивать Пышкина Максим, – Вы – пострадавший.
– Да! Я – пострадавший! Это ваша лошадь на меня сетку кинула! А клоун хотел застрелить!
– Кстати, Глаша недавно нашла Вашу панаму в санэпидемстанции, вот она, – сказал Максим и протянул панаму Пышкину.
Конечно, если бы Глаша была повнимательнее, она никогда бы не надела чью-то панаму вместо юбки. Но, к сожалению, этот головной убор так был изношен и изорван, что даже близко не напоминал панаму.
Художник выхватил жёлтую тряпочку из рук мальчика, отпрыгнул в сторону и провозгласил:
– Ни в какой санэпидемстанции я не был! И Заколкину не знаю и знать не желаю, вместе с её уколами! Посмотрите, что с головным убором сделали! Я в суд подам! Бандиты!
И художник поскакал из сквера на одной ноге, прижимая изорванную панаму к больному уху.
СТОРОЖ ОВЧАРКИН
Глава управы Горшков сдержал своё слово. На большом пустыре началось строительство цирка. Жителям района просто не верилось, что у них будет свой цирк. Ведь в центре города было две больших арены, а на окраины приезжали только цирки-шапито. Но когда установили высокий забор, с воротами, будкой для сторожа и табличкой с надписью: «СТРОИТЕЛЬСТВО ЦИРКА», стало понятно, что это не шутка.
Охранять строительный объект наняли сорокапятилетнего сторожа по фамилии Овчаркин. Кругленький, небольшого роста, Овчаркин носил сапоги с толстой подошвой, чтоб казаться повыше. Лицо у него было ничем не примечательное, только нос пятачком.
Раньше Овчаркин охранял свиноферму, но животные обошлись с ним по-свински. Когда сторож заснул на посту, один кабан пробил дыру в заборе, и все свиньи сбежали. Из-за такой ерунды Овчаркина уволили с работы. Однако фортуна снова повернулась к нему лицом, и вот теперь он охранял строительный объект, где ни одна свинья не мешала ему спать.
А спать он очень любил. Работая со свиньями, Овчаркин научился хрюкать во сне. Это произошло непроизвольно, видимо, организм так приспособился к окружающей среде. Строители, возводившие цирк, часто останавливали подъёмный кран, заглушали механизмы и пытались поймать поросёнка, как они думали, прячущегося на стройке. Но, дойдя по звуку до будки сторожа, находили там только спящего Овчаркина, который на все вопросы отвечал:
– Свиней здесь нет!
Когда Маша, Глаша и Максим пришли на стройку, чтоб узнать, как идут дела, их встретила спящая голова Овчаркина, лежащая на подоконнике сторожевой будки. Голова хрюкнула, открыла глаза и произнесла:
– Свиней здесь нет.
– Это хорошо, – казал Максим. – Как идёт строительство?
– Строительство идёт ровно.
Голова закрыла глаза и снова захрюкала. Глаша, не долго думая, просунула свою морду в окно и начала ржать. Овчаркин ещё раз хрюкнул и, подпрыгнув, уставился на лошадку выпученными глазами. Он почему-то подумал, что это начальство с проверкой, и доложил обстановку:
– За время Вашего отсутствия и моего присутствия происшествий не было и быть не могло. Свиньи в загоне. Комбикорм подвезли. Я хотел сказать: строители на месте, цемент прибыл. Объект находится под неусыпным оком часового Овчаркина!
– И-го-го! – сказала Глаша.
– Спасибо! – ответил сторож.
– Вы не пугайтесь, – сказала Маша. – Мы просто так зашли. Не можем дождаться, когда наш цирк достроят.
– А-а-а. Вот уж застали врасплох, – сторож перевел дух и продолжил: Когда достроят? Я тоже жду – не дождусь. Так люблю дрессированных животных. Они мне даже снятся. Я и сам дрессировал поросят когда-то.
– А хотите в нашем цирке попробовать выступать? С дрессированными поросятами? – спросила девочка.
– Ну, не знаю. Вообще-то мне как-то снилось, что я летаю на свинье под куполом цирка… Но возможно ли такое?
– У нас всё возможно! – ответила Маша.
– И-го-го! – подтвердила Глаша
– Мы Вас записываем! – добавил Максим.
– Ну что ж, я согласен.
С того дня Овчаркин не спал. Он купил на рынке трёх поросят и целыми днями дрессировал их в своей будке. Строители слышали, конечно, хрюканье, но думали, что это сторож опять задремал.
Так, постепенно, складывался новый цирковой коллектив.
НОЧНОЙ ПОЛЁТ
Строительство шло ударными темпами. Купол был почти готов, оставались только внутренние работы. Так что осенью намечалось открытие. Маша уже шила костюмы. Максим мастерил реквизит. А Глаша фотографировалась для афиши.
Только Пышкин не мог допустить, чтобы народ ходил смотреть на каких-то самозванцев. Сначала, правда, он попытался вернуться к мирной жизни и даже устроил в сквере выставку своих картин. Художник выставил лучшие полотна, среди которых были: «Охота на мустанга», «Купание белой лошади в чёрной реке», натюрморт «Кнут и пряник». Но люди шарахались от его искусства, а один маленький ребёнок даже заплакал, испугавшись натюрморта.
Тогда Пышкин решил помешать стройке. Он обвязал голову остатками панамы, подкрасил лицо красно-чёрными мазками и стал похож на индейца. В одну из тёмных ночей художник лез через строительный забор, чтобы осуществить свой вредный замысел. Он был уверен, что сторож всегда спит, тем более, ночью. Пышкин хотел залезть в кабину подъёмного крана, поднять огромную железную балку, раскачать её и пробить купол цирка. Свет в будке сторожа не горел, и Пышкин без опаски быстро вскарабкался на забор.
А Овчаркин тем временем выгуливал поросят. Он ходил вокруг стройки, по наружному периметру. Вдруг поросята нервно захрюкали, и сторож услышал какой-то шум. Он снял с плеча ружьё, заряженное сахаром из гуманных побуждений, и вгляделся в темноту.
Пышкин уже собирался прыгать с забора на территорию стройки, как вдруг раздался выстрел. Такой сладости художник раньше не знал. Он слетел с забора, как орёл-стервятник, клювом вниз. А потом взмыл вверх, прямо на макушку подъёмного крана. Если бы всё шло по плану, то Пышкин сначала бы включил рубильник и подал на кран электричество. Но после выстрела по плану уже не получалось. Художник сидел высоко на кране в полной темноте, освещаемый лишь лунным светом, и отчаянно выл.
Овчаркин никогда не видел раньше летающих людей. И то, как Пышкин взлетел на подъёмный кран, впечатлило сторожа. Он сложил ладони рупором возле рта и прокричал:
– Не хотите к нам в цирк, воздушным гимнастом?!
– У-у-у! – ответил художник.
– Подумайте! Чем по заборам вот так порхать, да по механизмам разным!
Но Пышкин только выл на луну. Постепенно стали собираться бродячие собаки, и вой стал хоровым. Некоторые жители окрестных домов проснулись, и даже звонили по телефонам экстренных служб и сообщали, что на подъёмном кране сидит индеец. А кто-то предположил, что это вампир залез на кран и воет на луну. Никто не воспринял эти звонки всерьёз, только подполковник Доронин подумал: «Может, Пышкин опять чудит?» И выехал по указанному адресу. По приезду на место, милиционер с удовлетворением отметил, что был прав. На кране сидел горе-художник.
– Сни-ми-те! – кричал Пышкин. – У-у-у!
Его, конечно, сняли, при помощи вертолета, и повезли в больницу, на обследование. Анализ крови показал, что она нормальная, человеческая, только сахар немного повышенный.
Однако по району немедленно распространились слухи об индейце-вампире.
ПЫШКИН В БОЛЬНИЦЕ
Художника госпитализировали с диагнозом: «сахарная перенасыщенность». Врачи долго пытались снять с его головы жёлтую повязку, но Пышкин сопротивлялся, говорил, что это его любимая панама и отстоял свой головной убор. Его разместили в отдельной палате. Кровать стояла напротив окна, чтобы больной мог любоваться клёнами, что росли возле больницы. Но у Пышкина любоваться не получалось. Лежать он мог только на животе и смотрел, соответственно, на входную дверь.
Когда дверь открылась, художник подумал, что он спит: в палату вошли Маша, Глаша и Максим. На детях были белые халаты, а на лошадке сразу два.
– Здравствуйте, – сказала Маша.
У Пышкина онемел язык, и он не мог ничего ответить. Ему впервые было стыдно за свои ночные похождения.
– Доброе утро, – поздоровался Максим. – Как Вы себя чувствуете?
Художник втянул голову в плечи и накрыл её одеялом.
– Вы простите нашего сторожа, – сказала Маша. – Он пообещал больше никогда не стрелять в человека, даже сахаром.
Пышкин молчал. Маша продолжила:
– Мы хотели бы предложить вам должность Главного Художника в нашем цирке…
Несколько секунд было тихо. Потом одеяло мелко задрожало. Пышкин плакал. Глаша подошла и лизнула торчащую макушку художника. Пышкин высунул голову наружу и сказал, всхлипывая:
– Ребята… Простите меня… Я цирк хотел сломать…
– Ничего-ничего, – сказала Маша, – скажите лучше, как Вас зовут?
– Пышкин я, – снова всхлипнул художник.
– Это мы знаем, – улыбнулся Максим. – А имя?
– Василий…
– Дядь Вась, успокойтесь, – Маша присела на кровать. – Всё будет хорошо. Мы Вам морковки принесли.
– И-го-го, – поддержала разговор Глаша.
Девочка встала, чтобы взять морковку, и Пышкин решил подняться. Он забыл, что не может сидеть, но боль напомнила о былом. Художник неестественно подпрыгнул и замер у окна в позе «мыслителя», старясь не акцентировать внимание гостей на своём временном недуге.
Маша подошла к Пышкину и дала ему морковку:
– Вот. Кушайте, поправляйтесь и начнём оформлять представление.
– А вдруг у меня не получится? Моих картин люди боятся…
У художника опять появились в глазах слёзы.
– Всё у Вас получится! – сказал Максим. – Вы стали другим!
– Правда? – Пышкин внимательно посмотрел на ребят.
– Это правда, – подтвердила Маша.
А Глаша снова лизнула дядю Васю, на этот раз в нос. У Пышкина сдавило горло. Он снял с головы жёлтую повязку, вытер ею немного лысоватую макушку и нос, затем выдохнул и сказал:
– Мне сейчас так легко... Вы не представляете. Я вам такое оформление сделаю! Я понял одну вещь: злясь на всё вокруг, невозможно создать что-то хорошее! Спасибо вам за всё!
Пышкин бросил свою измученную панаму в корзину для мусора и засмеялся, возможно, впервые в жизни. Ребята тоже захохотали, ну и Глаша стала ржать, как лошадь.
Потом вошла врач, ругалась, говорила, что нельзя в палату с животными, что больница – это не цирк, и такие посетители мешают выздоровлению пациентов…
Но всё это было не важно, по сравнению с настоящим выздоровлением Василия Пышкина, художника и человека.
ЧУДЕСА ПОД КУПОЛОМ
Монтажные работы в здании цирка были завершены, и отделка шла полным ходом. Не менее ударными темпами шёл процесс подготовки премьерного представления.
На манеже уже можно было репетировать, и артисты оттачивали мастерство. Причем стали происходить удивительные вещи: каждый день появлялись всё новые желающие принять участие в цирковом спектакле.
Пришла тётенька с котом. Оказалось, она уже научила животное ходить на передних лапах и прыгать с высоты ей на голову.
Потом пришёл подполковник Доронин с силовым номером. Он подбрасывал огромные гири и даже иногда умудрялся их ловить. Офицер обещал свести промахи жонглирования к нулю и пока не бросать основную работу. А чтобы зря не бездельничать в своём кабинете при полном отсутствии преступности, Доронин держал под столом набор гирь и репетировал на рабочем месте.
Страшненький доводил артистов до судорожного смеха своими репризами и иногда просто срывал остальные репетиции, так как никто не мог успокоиться. Тогда он выкатывал пушку и пугал всех оглушительным выстрелом.
Пожарный инспектор Спичка назвал свой номер «Летающие огнетушители» и репетировал в отдельные дни, потому что последующая уборка пены занимала много времени.
Врач Заколкина пробовала себя в вольтижировке. Глава управы даже подарил цирку большую лошадь, специально для Заколкиной. После Глашиного танца в кабинете, Горшков очень полюбил лошадей.
Овчаркин научил поросят прыгать сквозь горящий обруч и через высокое препятствие, напоминающее забор. Хрюшки делали это по выстрелу из ружья.
Маша и Глаша репетировали номер с Максимом, в котором они ходили на огромных шарах, причём на ходу жонглировали булавами в виде морковок. Глаша даже умудрялась съесть несколько штук во время номера. Но девочка с лошадкой готовили ещё и отдельный номер, с элементами воздушной гимнастики, который должен был стать сюрпризом для всех.
И главное, Василий Пышкин творил чудеса. Он, почти без сна, создавал декорации, расписывал фойе цирка и ещё помогал Максиму в изготовлении реквизита. Под кистью дяди Васи цирк из серой новостройки превратился в сказочный дворец. Художник это чувствовал и не мог оторваться от захватившего его процесса. Он впервые был Художником с большой буквы.
Так создавалась премьерная цирковая программа, которую решили назвать «ЧУДЕСА ПОД КУПОЛОМ». К концу осени весь район был увешан афишами с огромной Глашиной фотографией. Ребята, всякий раз проходя мимо тумбы с надписью «Премьеры», останавливались и ждали, пока Глаша перестанет ржать, поскольку ей казалось, что она вышла очень смешной на этом фото.
ОСЕННИЙ ВЕЧЕР
В последний вечер перед премьерным спектаклем Маша, Глаша и Максим пошли прогуляться по скверу. Дорожки были усыпаны облетевшими листьями. Ребята загребали их ногами и подбрасывали вверх. Глаше тоже очень нравилось это развлечение.
Максим сгрёб большую кучу листьев и, захохотав, прыгнул в неё. Маша последовала его примеру. А Глаша носилась по скверу, поднимая красно-жёлтые вихри.
Навалявшись вдоволь в мягких лиственных сугробах и устав смеяться, Маша и Максим обратили свой взор в звёздное небо. Они лежали на спине и любовались мерцанием звёзд в уже слегка морозном воздухе.
– Звёзды, – объявил Максим.
– Да, – подтвердила Маша.
– Ты бы хотела до них долететь?
Маша молчала. Максим почувствовал какую-то грусть в её молчании.
– Маша.
–Что?
– Ты волнуешься перед премьерой?
– Немного, – после паузы ответила девочка.
– И я волнуюсь, – Максим тоже помолчал. – Как всё-таки здорово, что мы встретились. Правда?
– Правда, – тихо сказала Маша.
– У меня раньше совсем не было друзей. Я всегда гулял один, пока не встретил тебя. Теперь мы никогда не расстанемся! Я тебе обещаю!
– Спасибо, Максим, – девочка посмотрела ему в глаза: – Но всё будет по-другому…
– Это как? – растерянно спросил мальчик.
Маша взяла руку Максима и произнесла слова, которые он запомнил на всю жизнь:
– Нам с Глашей пора уходить. Завтра, после представления, мы расстанемся с тобой и со всеми остальными и больше уже никогда не увидимся. Я полюбила тебя и мне очень дороги все, кого я здесь узнала. Это прекрасные люди. Мне показалось, что они стали ещё лучше, добрее, поверили в чудеса… Теперь мы должны уйти. И поделать тут ничего нельзя.
Максим не верил своим ушам: как это, поделать ничего нельзя?
Он подумал: «Я сделаю всё, что возможно и невозможно!» Но Маша, как будто читая его мысли, повторила:
– Ничего поделать нельзя, – и поцеловала мальчика в щёку. – Только это между нами. Вообще-то я не должна была тебе говорить.
Подошла Глаша и лизнула Максима в другую щёку.
Мальчик улыбнулся. Потом развернулся, чтоб никто не увидел выступившие из глаз слёзы, и пошёл в сторону дома.
Он шёл и думал: «Почему так в жизни устроено: только встретишь кого-то самого лучшего, настоящего и теряешь его? И сделать ничего нельзя. Нет. Я не позволю этому случиться. Я просто не пущу их никуда, и всё! Зрители уйдут после представления, а я закрою двери и ключ спрячу. Вот так я и сделаю!»
Немного успокоившись, Максим зашагал дальше.
ПРЕМЬЕРА
Творилось что-то неописуемое. Казалось, на премьеру пришел не только весь район, но и пол города. Конечно, цирк не мог вместить столько желающих, и поэтому для непопавших на представление на уличный экран шла трансляция.
А в первом ряду, возле самой арены, сидели почётные жители района. Дело в том, что в этом цирке не было ложи для особо дорогих гостей, поэтому они попросились в первый ряд. Любой опытный цирковой зритель знает, что сидя в первом ряду, можно запросто принять участие в представлении. Преследовали ли эту цель почётные гости или нет, сказать трудно.
Но так или иначе, народ, разглядывая в бинокли важных персон, узнал среди них главу управы Горшкова с секретаршей Людмилой и цветком в горшке, настоятеля Храма Отца Димитрия и цветущих пятерых его детей, Деда с костылём и с цветными орденами, весь отдел милиции в полном составе, а также врачей и санитаров из ведомства Заколкиной с маленькими букетиками цветов.
Второй ряд занимали: футбольная команда «Стрела», строители, построившие цирк, медицинский персонал больницы, где лежал Василий Пышкин, и много ребят из тех, что любили снимать котов с деревьев и кататься на Глаше. Была среди них и девочка Таня с мамой и няней.
Все остальные места были заняты жителями района, которые также любили цирк и всякие чудеса.
И вот, наконец, погас свет. Представление началось. Лучи прожекторов осветили арену, и зрители раскрыли рты. Им показалось, что они в дремучем лесу. Вместо задника стоял могучий дуб, на ветвях которого расположились участники представления.
Первым на арену, по цепи, вышел кот на передних лапах, за ним русалка, и действие завертелось-закрутилось, увлекая за собой изумленных детей и их родителей. В цирке стоял хохот, плач, оглушающая тишина, рёв, топот и свист, и снова неутихающий смех. Даже почётные гости не замечали, что сидели в опилках, блёстках и пене от огнетушителей.
Порой казалось, все детские и взрослые мечты сбывались в этих сказочных номерах, наполнивших манеж. И управляла всем маленькая волшебница в белом воздушном платье, сидящая на такой же белой чудесной лошадке с лоснящейся гривой и густым белым хвостом. Их невероятно красивый номер завершал цирковую программу.
Зрители, затаив дыхание, следили за каждым движением белых волшебниц. И вот лошадка остановилась, девочка обвела взглядом всех-всех людей. Она увидела светлые чистые лица, в них не было притворства, лести или чего-то ещё ненастоящего, надуманного. Эти лица верили и ждали чудес.
Девочка прислонила ладонь к своим губам, и воздушный поцелуй коснулся каждого из присутствующих. Потом лошадка ударила копытом и, помчавшись по кругу, оторвалась от арены. Зал ахнул, наблюдая, как девочка и лошадка взлетали всё выше под купол цирка. И не было видно никаких тросов и механизмов. Они поднялись так высоко, что их силуэты едва просматривались в лучах прожекторов. И, наконец, совсем исчезли.
Повисла тишина. И в этой тишине Отец Димитрий произнёс:
– Ангелы.
А секретарша Людочка добавила:
– С крыльями.
Возможно, они были правы: не так легко что-то отчётливо разглядеть в ярком свете прожекторов и софитов.
Потом Страшненький выстрелил из своей пушки, и цирк наполнился восторженными аплодисментами. Публика ликовала. Летели цветы. Слышались крики:
– Браво! Великолепно! Чудесно! Неслыханно! Волшебно!
Артисты кланялись. Зрители кричали:
– Бис! Бис!
Но девочка и лошадка больше не появлялись. Публика продолжала аплодировать, надеясь снова их увидеть. Только Максим знал, что девочка и лошадка ушли навсегда. Он стоял под декорированным зелёным дубом, сжимая зубы, чтоб не заплакать, и смотрел куда-то вверх, сквозь купол цирка. Казалось, что он видит звёздное небо, повисшее над окраиной одного большого города.
КОНЕЦ
г. Москва 2007г.