Когда со звезд потек апельсиновый сок, мне стало страшно.
Тысячу лет я живу на этой планете и всю эту тысячу лет все было неизменно —
Сирень осыпалась весной, летом колючий полосатый крыжовник настойчиво норовил царапнуть щеку, ранней осенью, еще не успевший простудиться дождь метил в меня огурцами и яблоками и лишь однажды огромное спелое манго ухнуло на ржавеющую жесть и, забрызгав трубу желтой приторно-ядовитой кровью, навеки замерло, больно оголив белую власяную кость.
А где, вы спросите, томящее неравенство зимы? Где тополиный пух,так нежно любимый детьми и собаками? Где ясность отраженного утра, разбитого хлопающими ушами надтреснутых форточек раннего декабря? Где!?
Что вам сказать?
— У всякой крыши свои обитатели.Свои мечтатели, свои поэты заколоченных чердаков, свои озеленители мансард .. Тени труб переплетаются по разному, по разному кричат скользящие по водостоку коты, снулые ленивые голуби по разному хрипят, втиснувшись в узкие ласточкины гнезда, сетуя все сетуя, но надеясь, что маскировка не подведет, когда одетые в черные телогрейки, матерящиеся с присвистом дворники, затопают над ними в своих сбитых на бекрень кроличьих шапках.
И наверное незачем ждать постоянства от мира, который еще не познал себя сам, но апельсиновый сок это, вы уж простите, перебор!
Я бы даже сказал наглость!