Меня давно уж белизною
не волновал бумажный лист.
Оставленный за суетою,
он так же безмятежно чист.
Отложенный до вдохновенья,
забыт, не то чтобы вполне,
который месяц без движенья
лежит на письменном столе.
Так что ж со мною? Может годы
поутрясли былую прыть?
Или заботы и невзгоды
меня сумели надломить?
Или действительно некстати
в трубу ушел весь жар и пыл,
и я, что было - порастратил,
а то, что помнил - позабыл?
Скажи мне, белая бумага,
былое зеркало души,
быть может сдуру, бедолага,
я за грудиной боль глушил?
Быть может нужно было бросить
живое сердце на алтарь,
и пусть горит себе без спросу,
для всех, как уличный фонарь?
Ну, да... К нему, чтобы погреться
сойдется парочка бродяг...
Другим нет дела. Чьё-то сердце...
Всего лишь сердце... Так, пустяк.
И поперхнувшись парой строчек
на мой замысловатый бред,
бумага как-то между прочим
моей рукой дает ответ:
Всему свой час. Ты - лишь мгновенье.
К чему роптать? Пришла пора,
гляди, твое стихотворенье
уж родилось из под пера...