Размышления на помойке. (Я знаю.)
Трельяж из прошлого – на свалке, на помойке,
облезлый старец, исцарапанный, безногий,
с прорехами прозрачными на створках
и сплошь ободранными битыми краями,
как памятник кладбищенский, стоит.
С конца шестидесятых чьи-то лики
пытливо созерцали отраженье
зеркально-потайного зазеркалья
гримас палитру самых разных чувств:
любви и счастья, веры и надежды,
восторга, гордости… презренья и стыда,
и жгучей ненависти, страха, острой боли…
смертельную российскую тоску
по прожитой бездарно, тупо жизни…
поток отчаянья, что-либо изменить.
Чего уставился, убогий инвалид?
Завидуешь, я – свеж и элегантен,
жив и здоров, не выброшен на свалку,
хоть ты моложе лет… как минимум, на десять?
Немного жаль, что этот блёклый зимний день
так явно портит световую экспозицию…
Зимой заметнее старение лица.
Цвет кожи бледно-серый с желтизной,
переходящей под глазами в фиолет
с вкраплением противнейших оттенков:
от буро-сизых до малиново-синюшных.
Налёт морщинок стал обильнее и чётче,
лучи-бороздки возле глаз – длинней и глубже,
а синусоиды лба – как на гербе Словении –
два ряда волн от одного виска к другому.
Все веки в складочках, ресницы поредели,
кустятся брови, как у старых мужиков...
Оксюморон какой-то: старый – и мужик,
как труп живой, как светлая печаль, как...
как эвтаназия живительная... Господи,
я извожусь от похоти безумно,
а ведь во рту осталось целых семь зубов!!..
Но сил ещё полно, вынослив, мускулист,
да год назад стройней был многих молодых!..
И глаз горит незатухающим огнём,
как у дворовых кобелей в период гона.
И я – ПОЭТ!.. И как поэт я уникален,
и знаю это точно Высшим Знаньем,
как знали Пушкин, Лермонтов, Есенин,
как Щеник Маяковский – жалкий раб
поганых баб. Я знаю это. Знаю, знаю!..
Знаю.
14.01.12; 15.12.14.