На самом краешке дивана сидела маленькая сказка,
Но почему-то в этот вечер ее забыли рассказать.
Часы показывали полночь, и сумрак красил синей краской
Все то, что попадалось в доме: окно, ковер, комод, кровать.
На очереди были сказки куда волшебней и длиннее.
В них добрые единороги принцесс спасали вновь и вновь.
Но сказке маленькой казалось, что слаще будет спаться с нею,
Поскольку, где-то в серединке в ней говорилось про любовь.
Клевала носом канарейка (ей в сказки верилось не очень),
Посапывал смешной котенок, напрыгавшись с цветным клубком,
На подоконнике столетник уснул ( во сне зима короче),
Паук в углу расставил сети, и задремал под потолком.
Лишь женщина во тьму глядела на темно-синие предметы,
Так безнадежно прижимаясь к подушке жаркою щекой.
Но ничего грустнее нету, незащищенней тоже нету,
И неприкаяннее нету неспящей женщины такой.
А сказка маленькая робко, боясь коснуться одеяла,
Поближе к женщине подсела, над ней раскинув два крыла,
И, не сбиваясь, слово в слово, себя ей тихо рассказала
До долгожданной середины, где вечная любовь была.
Ах, как вдвоем они летали, счастливейшие из счастливых!
Над сонной комнатой с диваном, котом, окном и пауком,
Над канарейкой в тесной клетке и сумраком в цвет спелой сливы,
Над всеми сказками, в которых с любовью кто-то не знаком.
Я помню маленькую сказку на самом краешке дивана.
Я помню женщину, которой спалось спокойно до утра,
И белый снег, летящий словно на клавиши фортепиано.
Я помню все! (и то, быть может, что позабыть давно пора).