С в е т е
Курзал. Танцплощадка. Внизу ресторана огни.
Огни теплоходов ночных и огни морвокзала.
Пожалуй, стихи мои все мемуарам сродни,
что было со мной, что случалось – всё темами стало.
И ты, о, любимая, в строчках живёшь до сих пор,
то в парке сидишь, то смеёшься с игривой волною,
от крымских реалий весь мой стихотворный узор
становится крымским, как было задумано мною.
Инжир, шелковица, хурма, алыча и кизил,
ковыль и полынь, и татарник у скифских курганов,
мне крымский сквозняк душу так на века просквозил,
что крымскостью ей не болеть было даже бы странно.
При всех парусах облака-бригантины плывут,
меняя размеры, черты, но, не ведая фальши,
и ветер, как лоцман, давно рассчитал их маршрут
от пика Ай-Петри до створа Босфора и дальше.
И мне изменять ни к чему полюбившийся стиль,
всё та же любовь у меня и всё те же задачи:
зеркальная бухта огнями расцвечена – штиль,
горбатая зыбь в хмурой бухте – штормит, не иначе.
Курзал. Танцплощадка. Ну, пусть – дискотека. Курзал.
Менты. Мендельсон. Крах иллюзий. Статистика. Дети.
Я всю свою жизнь (прочитайте стихи!) рассказал,
наверное, жизнь удалась, коль не спорила с этим.
И ты, о, любимая, в строчках живёшь до сих пор,
как, скажем, душа; ей комфортно до времени в теле;
от крымских реалий весь мой стихотворный узор
становится крымским, как мы с тобой (помнишь?) хотели…