Р.А.Кудашевой
В одной далекой-далекой Стране, такой далекой, что отсюда и не разглядеть, жила-была Ё. Она обитала на самом отшибе Страны, в запретной зоне. Там, куда порядочные и уважаемые люди боялись не то, что заходить, а даже просто об этом подумать. В тех краях никто не знал контроля, каждый думал и делал только то, что хотел сам. И даже власть самого главного руководящего работника туда практически не простиралась.
Короче говоря, сколько себя помнила, Ё. жила в лесу. Она почти не помнила своих родителей – их забрали за контрабандизм, когда Ё. была совсем маленькой. Только иногда, во сне, она видела маму, большую и мудрую, которая гладила ее своими теплыми добрыми руками, и просыпалась в слезах. А может быть, это была просто утренняя роса…
Вы спросите меня – почему ее имя состояло всего из одной буквы? Дело в том, что в этой Стране практически все имена состояли только из одной буквы. Так было принято в целях экономии усилий чиновников, заполняющих многочисленные документы, и чтобы избежать ошибок – жители Страны не отличались грамотностью. Лишь немногие удостаивались со временем чести именоваться двумя или, при особо исключительных заслугах, тремя буквами. В отличие от них, главный руководящий работник не имел имени. Он был до того загружен государственными делами, что давно забыл его.
Вот уже много лет он успешно правил Страной и она, под его мудрым руководством, хорошела день ото дня. Все граждане жили в просторных домах из стекла и бетона, все гордились своей Страной, были суровыми, сосредоточенными и чтили традиционные ценности. Чтить начинали буквально с раннего утра, когда Страна поднималась под звуки Гимна и все, от мала до велика, торжественно собирались на работу. Больше всего на свете граждане Страны ценили эффективность, поэтому шли работать с трехлетнего возраста. Конечно, малолетние служащие не могли трудиться на высокотехнологичных предприятиях, но им поручали не менее ответственный участок работ – переносить документы из одного кабинета в другой. А поскольку кабинетов в Стране было бесчисленное множество – работы хватало всем, и даже еще оставалось. Поэтому высокая рождаемость в этой далекой Стране всячески поощрялась и поддерживалась .
Ее население отличалось от беспечных обитателей соседних стран своей сугубой сосредоточенностью и серьезностью. Граждане считали безнравственным тратить время на всякие глупости, вроде эмоций, вместо того, чтобы крепить мощь своего любимого государства. Поэтому некоторое время назад, идя навстречу пожеланиям трудящихся, главный руководящий работник издал Указ, согласно которому радость была признана вредной и разлагающей традиционную мораль. Отныне ее можно было получать только в специально отведенных для этого местах, с 11 утра до 23 вечера, и не более одной улыбки на одного гражданина. А злоупотребляющих радостью было приказано подвергать обработке в специализированных духовных центрах, дабы они могли вновь стать устойчивыми и полезными членами общества.
Граждане встретили этот Указ своего лидера бурными овациями и серьезным киванием голов. Многие даже посчитали, что он излишне либерален, и этих тунеядцев, которые радуются, вместо того, чтобы работать на благо Страны, надо вообще высылать куда подальше. Но времени на то, чтобы обсуждать Указ лидера, у них было очень мало, поэтому они просто сильнее нахмурились и разошлись по своим рабочим местам.
Но так думали не все. Среди серьезных и морально устойчивых трудящихся было немало тех, кто в тайне периодически позволял себе радоваться и даже, что каралось особенно сурово, смеяться. Причем, в неустановленное для этого время. И им совершенно не хватало того эрзаца, который предлагали государственные телеканалы тем, кто никак не мог избавиться от этой болезненной зависимости. Вот именно такие антиобщественные элементы и появлялись время от времени в запретной лесной зоне. Там, где порядочным серьезным людям делать было нечего.
Ё. и ее друзья круглосуточно отпускали гостям радость, причем ненормированно и практически бесплатно. И граждане упивались этим контрабандным счастьем, хохоча от души и крича во все горло. Некоторые даже, случалось, теряли сознание от переизбытка чувств. Но это, скорее, происходило не от радости, а из-за воздуха, который в тех диких краях был до безобразия чист. Добропорядочные городские жители давно уже с облегчением забыли, что такой бывает… А если им когда и случалось проезжать мимо леса, так потом специально жгли пластиковые бутылки и стыдливо дышали дымом, чтобы поскорее выгнать из легких неправильную атмосферу.
Этот лес давно уже был как заноза в чистых руках и горячем сердце мужичков в сером, следящих за незыблемостью установленного порядка вещей. Вместо того, чтобы радостно трудиться, несознательные граждане по вечерам украдкой покидали свои высокотехнологичные стеклобетонные населенные пункты и, пробираясь тайными тропами, шли за радостью. Кое-кто даже радовался коллективно и по предварительному сговору, что многократно отягчало их вину.
Мужички в сером регулярно устраивали облавы и засады на контрабандистов и их радостных гостей, но все было бесполезно. На место двух-трех пойманных следующим вечером приходило несколько десятков. Они водили хороводы вокруг Ё., шутили и смеялись. Некоторые, сильно осмелев, даже рассказывали анекдоты про начальство, и тогда ветер предостерегающе шуршал в кронах, а особо несознательные местные совы хохотали и поддерживали разошедшихся граждан громким «угу-угу».
Стройная красавица Ё. была любимицей контрабандистов. Они выходили ее полумертвую, когда, давным-давно, мужички в сером поломали Ё., устраивая очередную засаду. Они пели ей по вечерам добрые песенки и укрывали зимой пушистым белым одеялом. Под ним ей снились самые сладкие волшебные сны, про страну, где все, не боясь, радуются, дружат и любят друг друга. Где люди дышат чистым воздухом и не боятся смотреть друг другу в глаза, дети читают добрые книги и с удовольствием ходят в школу, а взрослые помнят, что были детьми…
Просыпаясь, Ё. видела новых горожан, осунувшихся и серьезных, жадно смотрящих на нее в ожидании радости. И они получали ее, даже больше, чем могли унести с собой. И, уезжая в свои серые города, они брали эту звенящую солнечную радость с собой, чтобы, потом, тайком делиться с домочадцами и коллегами по работе.
Иногда проведать ее прибегал маленький хромой З. Он очень боялся выходить из своей норки после того, как однажды попал в капкан, расставленный мужичками в сером. З. терпеливо ждал, пока люди нарадуются и поспешат домой, и лишь тогда, испуганно оглядываясь, подходил к Ё., жал ей лапу и шепотом рассказывал последние новости. Чаще всего они были печальными – одного из лесных жителей подстрелили, другого сломали, третьего поймали и посадили в клетку…
Ё. слушала его и тихонько покачивала головой. Она не могла понять, отчего люди бывают такими жестокими. Ведь в глазах тех, кто приходил к ней, она обычно видела прячущееся, неуверенное, скрытое, но – добро. И совершенно не могла поверить, что они могут причинить вред ей, или ее друзьям.
Порою, по вечерам, когда синие тени ложились на землю, в гости к Ё. забегал сердитый дядя В. Его боялись все, кроме Ё. Она помнила его с самого детства, и знала, что он не всегда был таким страшным. А злым и сердитым дядя В. стал после того, как его поймали мужички в сером, обвинив в аморальном образе жизни и краже госсобственности. Его посадили в клетку, и несколько лет кормили только морковкой и капустой. А по воскресеньям читали лекции на тему духовности и традиций, позволяющих есть мясо лишь государственным чиновникам. Еще каждый день приходил человек с кнутом и заставлял дядю В. низко кланяться и в поклоне подавать лапу руководящим работникам. Этого дядя В. выдержать никак не мог, и через пару лет, ломая зубы, прогрыз клетку, и убежал обратно в лес. Вот с тех самых пор он и стал сердитым. Тогда же дядя В. начал защищать Ё., став ее «крышей». «Ты только скажи, если кто трррронет. Всех поррррву» - рычал он, скаля обломки зубов. Ё. согласно кивала, улыбаясь про себя, чтобы не обидеть своего покровителя. Она-то точно знала, что никто ее не тронет. И старалась, хотя он даже и не просил об этом, дать дяде В. самой отборной, самой лучистой радости, чтобы он хоть немного отогрелся.
Так было и в этот раз. Дядя В. криво улыбнулся остатками зубов и пробормотав что-то вроде: «Ну, ладно, дочка… Но, если что, помни – я рядом», скрылся в лесной чаще.
Не знал он, что в эту самую минуту мужички в сером уже собрали на окраине города оперативное совещание. Чтобы масштабно ударить по контрабанде радости и бездуховным и неустойчивым элементам, прячущимся в заповедном бору.
Ё. радовалась утру и птицам, которые садились на ее ладони и пели гимны восходящему солнцу, когда внезапно услышала далекий рев моторов. Она подумала, что это едут очередные городские гости и стала прихорашиваться, чтобы обрадовать их уже одним своим видом.
Но на этот раз она ошиблась. На поляну вывернула большая машина, полная серьезных людей с серыми лицами и в такого же цвета одежде. Птицы испуганно защебетали и разлетелись в разные стороны. Внезапно Ё. осталась совсем одна. Наедине с мужичками в сером.
Главный мужичок, с очень сосредоточенным и даже скорбным лицом, не спеша подошел к ней и зачитал приговор. «За систематическое нарушение законов Государства вы приговариваетесь к смертной казни и единовременной конфискации радости. После казни ваше тело поступит в распоряжение муниципальных властей». Ё. вздрогнула. Она не думала, что ЭТО окажется так страшно… и страшно просто…. Что больше она не увидит своих друзей, что птицы никогда уже не прилетят и не разбудят ее своими веселыми песнями, а солнышко, восходя, будет искать ее, но находить лишь пустое место, где когда-то она стояла …
Мужичок без лишних слов достал остро отточенный топор... Она только успела вскрикнуть, и с протяжным стоном рухнула на вчера еще пушистый и искрящийся, а сейчас затоптанный сапогами, серый снег. А перед ее глазами пронесся бесконечный хоровод из тех, кого она знала и любила. Из тех, кому дарила свою радость.
Тело погрузили на служебную машину и повезли в город. Но даже здесь уже казненная преступница продолжала нарушать закон. Всякий, кто ее видел, неосознанно начинал улыбаться. Вот только думали они о разном. Одни радовались тому, что где-то еще остались контрабандисты и чистый воздух, и, значит, не все еще потеряно. А другие с серьезным видом потирали руки и считали деньги, в надежде заполучить тело Ё. на свой праздник.
Сегодня был день, когда всем, даже самым строгим и серьезным правительственным мужам, дозволялось веселиться и радоваться. Но они не могли, уже не умели, делать это просто так. Им нужна была жертва, у которой они эту радость могли бы конфисковать, а точнее - похитить.
… Ночью Ё. еще один, последний раз, пришла в себя. Сквозь пелену боли она увидела множество взрослых уважаемых людей за праздничным столом. Они были очень довольны собой и провозглашали тосты, поднимая бокалы, до краев наполненные радостью. Ее радостью….
Потом она услышала бой часов, похожий на стук топора в зимнем лесу. Про нее к этому времени уже никто не помнил. Раскрасневшиеся люди вовсю поглощали суррогатное веселье, щедро изливаемое механическим генератором. И только один маленький мальчик, которого забыли отослать в кроватку, прижался к ее шершавому теплому стволу и, плача, гладил густые, уже начавшие осыпаться, лапы. Пачкаясь в смоле, он пытался перевязать сруб своим красным шерстяным шарфиком… Ё. тихонько провела зеленой ладонью по его голове и подарила последние, заветные, капли радости, которые она сумела сберечь – пения птиц, запаха леса, утреннего солнца и веры в то, что настанет еще такое время, когда люди научатся по-настоящему радоваться, никому не причиняя боли.