Удивляюсь всё чаще цыганам
И разгадку не в силах найти
Племенам этим, диким и странным,
Бороздящим земные пути.
За деревней, за сонной деревней,
Где возник их недолгий уют,
Не считают они подарений,
Пьют, и пляшут, и песни поют.
И разбужена полночь пирами,
Колдовским наважденьем огней.
А какие замки отпирали!
А каких уводили коней!
За оврагом глухая крапива
Да соломенных молний штыки…
Били тщательно, трудолюбиво,
Насмерть били цыган мужики.
Бабы были куда сердобольней –
Не держали на сердце камней.
Выбирали тропу поокольней,
Надевали платок потемней.
И потом удивлялись в округе:
Мол, откуда взялись у мальца
Эти брови, крутые, как дуги,
Эти очи – ни в мать, ни в отца?
А цыгане, зевая протяжно,
Лошадей запрягают с утра,
Оставляя на травушке влажной
Тонкий след да золу от костра.
И покуда осенние снеги
Над равнинами не заскользят –
Всё поют, всё скрипят их телеги,
Как скрипели столетья назад.
Удивляюсь их вольному нраву –
Петь, смеяться, любить у костра.
Удивляюсь их горькому праву
Не иметь ни кола, ни двора.
Буйный ветер, дорогу их вызнав,
Крутит пыль на тернистой тропе.
Всё я слышу насмешку и вызов
В их напевах, в их птичьей судьбе.
И глядят они с жалостью, что ли,
На оседлых кровей племена,
Будто волюшка, вольная воля
Только им до конца суждена.