В гостях у завежан. Вариант прежний

__________________________

(по рассказу сельского жителя Виктора Д.,
оче­вид­ца не­ве­ро­ят­ных со­бы­тий,
после которых он заговорил стихами)
________________________________________________


1. РАЗЛАД В МОЗГАХ


Много выдумок вокруг слышится про космос.
Расскажу и сам одну, сказочку, для взрослых.

Это слу­чай был та­кой… Слу­чай — не за­га­доч­ка,
а не ве­рит мне ни­кто, по­то­му и ска­зоч­ка.

Го­во­рят: в моз­гах раз­лад, вод­кой по­ка­ле­чены.
По­то­му и го­во­рят, что ска­зать-то не­че­го!

Не до­ка­жешь, что сти­хи на­ча­лись во вре­меч­ко
из кос­ми­че­ских сти­хий, мне про­дув­ших те­меч­ко.

 2. В БИБЛИОТЕКЕ 

Бы­ло мне — не­хо­ро­шо... Было — жить не в ра­дость.
Я од­на­ж­ды в бор по­шел, про­гу­лять­ся ма­лость.

На бо­ру и за­ле­тел в чу­до-при­клю­че­ние,
а  спер­ва-то я хо­тел — сам унять му­че­ние.

На­дое­ло, что в ду­ше как бен­зин по­вы­тек­ший,
душ­но, буд­то б га­ра­же. В клуб по­шел, подвы­пив­ши.

По­си­дел в биб­лио­те­ке, по­ли­стал жур­наль­чи­ки.
Мо­ды. Сплет­ни. НЛО. В биз­не­се скан­даль­чи­ки.

Про пла­не­ты по­чи­тал, и про ды­ры чер­ные,
ко­нец све­та намечал, через них, ас­т­ро­лог-то.

Все кар­тин­ки раз­гля­дел, ни од­на не нра­вит­ся.
Сно­ва вы­пить за­хо­тел, от се­бя из­ба­вить­ся.

Но и дев­ка там од­на при­влек­ла вни­ма­ние,
без тру­сов, в цве­тах она при­лег­ла же­лан­ная.

Бы­ли паль­моч­ки за ней, си­не-мо­ре ви­де­лось,
дев­ка смот­рит все до­б­рей, во­ло­сы рас­сы­па­лись.

Я ды­ха­нье за­та­ил… Ше­вель­ну­лась, поп­кой-то,
и… гля­деть не ста­ло сил, здо­ро­во как сфот­ка­но!

Чи­та­нуть мне за­хо­те­лось по­ско­рей че­го;нибудь,
ну та­кое — чтоб за­пе­лось, потес­ни­ла пес­ня грудь,

хоть рас­ска­зик, хоть сти­шок… Или что на­уч­ное —
ну чтоб ум­ный кто по­мог жизнь по­нять, по­лу­чше-то.

По­ли­стал. Най­ти су­мел. Что-то по­нял, ка­жет­ся,
 а до­честь — не одо­лел… С жиз­нью-то — не вя­жет­ся!

За­би­ра­ют ши­ро­ко. Пи­шут как-то слож­но 
или как для ду­ра­ков. Рас­те­рять­ся мож­но!

Я чи­та­тель-то — про­стой, не лю­би­тель чте­ния,
но ко­гда уп­русь во что — сра­зу же ум­нею я,

со­би­раю мыс­ли в гвоздь, го­ло­ва сгу­ща­ет­ся,
по­ни­маю все на­сквозь, гвоздь не упи­ра­ет­ся.

И еще бы­ва­ют дни — мне сло­ва це­п­ля­ют­ся,
я не знал их, а они — са­ми по­яв­ля­ют­ся.

Я уж по­нял, что сло­ва от­ды­ха­ют в воз­ду­хе, —
ждут, чтоб чья-то го­ло­ва по­мес­ти­ла, в моз­ге-то!

Тот про­фес­сор-то, Кудакин, он в ста­тье сво­ей учил —
что­бы к лю­дям и к со­ба­кам я лю­бовь в се­бе ко­пил,
 
чтоб цве­точ­ки ча­ще ню­хал, их на се­но не ко­сил,
ну и чтоб с не­чис­тым ду­хом и с бо­га­ми не дру­жил,

чтоб любовь воспринимал не по-деревенски,
чтоб из космоса сигнал слышал в каждом сексе.

"Лич­ность! Ждет те­бя пла­не­та!" — на­зы­ва­лась та ста­тья.
Я-то ду­мал — че­ло­век я, — ока­за­лось — лич­ность я… 

Ока­за­лось, я к дру­гим дол­жен стать вни­ма­тель­ней,
про­яв­лять тер­пи­мость к ним, ве­рить со­стра­да­тель­ней,

до­б­рым, вер­ным, чут­ким быть, че­ст­ным, бла­го­дар­ным,
ува­жать их всех, це­нить, не хо­дить к ним пья­ным,

быть по­ря­доч­ным во всем, скром­ным быть, от­зыв­чи­вым…
Вот та­кой ме­шок — гор­бом! — мне по­ло­жен, лич­но­ст­ный.

Вся стра­на, учил про­фес­сор, по­то­му и глу­пая,
что жи­вет не для про­грес­са че­ло­ве­ко­лю­бия...

Я б и сам ска­зать так мог! Я бы и до­ба­вил:
че­ло­век — не ко­ло­бок, не ду­рак для пра­вил.

Лов­ко все у них в стать­ях! Жить для всех гу­ман­нень­ко,
пусть цве­тут, а сам впоть­мах спо­ты­кай­ся пья­нень­ко...

До то­го не­хо­ро­шо ста­ло мне — расстроился!
Вот то­гда-то и по­шел, в бор, по­ус­по­ко­иться.
 
3. ДУМАЛ.  ДУМАЛ ДОЛГО   

Лег у со­сен на хвою. Ду­мал. Ду­мал дол­го.
Вот уже вто­рую пью, а не пьян нис­коль­ко.

По­че­му же жизнь труд­ней? Чем я оза­бо­чен-то?
Сно­ва ду­мал я о ней, о сво­ей, и в об­щем-то.

Ни­ку­да се­бя не де­нешь, в гу­ма­низм не сбе­га­ешь,
че­ло­ве­ка не из­ме­нишь… Нет, не пе­ре­де­ла­ешь!

А от­чиз­на… Что от­чиз­на! Врет да из­де­ва­ет­ся.
Нет от жиз­ни гу­ма­низ­ма, и не на­ме­ча­ет­ся...

Вот и мать уже пло­ха, го­ло­вою  ма­ет­ся,
все меч­та­ет, что сно­ха у нее объ­я­вит­ся.

Три­дцать лет, а не же­нат, — ду­мал, что не позд­но.
Го­ро­да ма­нят дев­чат, тех, кто по­серь­ез­ней.

Ста­ли дев­ки по но­чам снить­ся не­оде­тые,
под ок­ном сто­ят, мол­чат, ды­мят си­га­ре­та­ми,

а ок­лик­нешь: над из­бой — лам­поч­ка­ми пла­ва­ют,
тя­нут к звез­дам за со­бой, во­ло­кут над тра­ва­ми...

Вот и в сек­се есть ну­ж­да, не в та­ком как бы­ло;то,
не за стен­кой га­ра­жа, как вче­ра, с Люд­ми­лою,

не в при­выч­ном, а в кру­том, в без­ог­ляд­ном, ра­до­ст­ном, —
чтоб за­пе­ло все кру­гом, по­ка­за­лось празд­ни­ком….

4. ЧУДО-КАРАКАТИЦА! 

Ну — еще гло­точ­ка два, за­ку­сил игол­кою,
встал, стою, чтоб го­ло­ва про­яс­ни­лась, тол­ком-то.

Ти­ши­на в ме­ня лег­ла. Туч­ка ста­ла ту­фель­кой.
И лу­на в во­де всплы­ла, в реч­ке на­шей, Уф­тю­ге.

Стал о сущ­но­сти сме­кать, об­щей, че­ло­ве­че­ской.
За­хо­те­лось мне об­нять всех лю­дей оте­че­ски.

И зве­рей всех об­лас­кать… Да­же и рас­те­ния —
пе­ре­ню­хать все, по­нять — их ду­ши строе­ние…

На­чал ши­шеч­ки ки­дать, а лу­на — не то­пит­ся.
По­нял что;то, но опять в го­ло­ве не стро­ит­ся.

Оку­нул­ся с го­ло­вой... Вы­лез — ви­жу — ка­тит­ся —
мне на­встре­чу… НЛО! Чу­до-ка­ра­ка­ти­ца!

Нож­ки бы­ст­ро се­ме­нят. Све­тят­ся око­шеч­ки.
Ко­ло­коль­чи­ки зве­нят как в ста­ка­не ло­жеч­ки…

Убе­жать бы, ду­ра­ку. А гля­деть — за­ман­чи­во, —
ну и встал на бе­ре­гу, не столк­нешь, ба­ран­чи­ком.

Жду. И до­ж­дик все те­п­лей ка­па­ет в ли­цо мое.
Дым си­не­ет все тем­ней, гарь сто­ит свин­цо­вая.

Слы­шу — хру­пы. У "яй­ца" — люк  от­крыл­ся бы­ст­рень­ко.
Три ко­ря­вых де­рев­ца вы­ле­за­ют, си­нень­ких! 

Вы­прям­ля­ют­ся с тру­дом. Ки­те­ли оп­ра­ви­ли.
За­шеп­та­лись за кус­том. Фо­на­ри рас­ста­ви­ли.

Мне бе­жать бы, ду­ра­ку, не сто­ять при­ман­чи­во,
да уж ног не во­ло­ку, как свин­цом на­ка­ча­ны.

Ве­те­ро­чек… Ти­ши­на… Слы­шу — "…ста­ти­сти­че­ски —
вот та­кой и ну­жен нам, рус­ский, ис­то­ри­че­ский…".

То ли спя­тил, то ли нет, и не сон, не сплю же я, —
не­у­же­ли для пла­нет жизнь моя так нуж­ная?

При­гля­дел­ся — зуб­ки есть, и гла­зен­ки бе­га­ют…
— "Ока­жи нам, Ви­тя, честь! По­бы­вай за Ве­гою!".
 
Улы­ба­юсь как мо­гу, с ви­дом пред­на­зна­чен­ным.
Вет­кой бью по са­по­гу, гром­ко, оза­да­чен­но.

— "До­ро­га ли жизнь у вас?" — го­во­рю с серь­ез­но­стью.
— "А бес­плат­но все у нас! Ни­ка­кой нер­воз­но­сти!".

— "Ну а с вы­пив­кой;то как. Бу­дет ли мне вы­пив­ка?".
— "До че­го же ты бу­рак… Хоть за­лей­ся, Ви­тень­ка!".
 
За­кру­жи­лась го­ло­ва, под­сту­паю мед­лен­но.
— "А при­ро­да ка­ко­ва? Ни­че­го? Не вред­ная?".

— "И при­ро­да хо­ро­ша! И вер­нешь­ся сча­ст­ли­во.
Ты, од­на­ко, по­спе­шай, — дай свое со­гла­сие!".

Что ж им нуж­но, не пой­му-то… А — не объ­яс­ня­ют­ся.
Ни пла­не­ты, ни мар­шру­та мне не на­зы­ва­ет­ся.

— "Не за­гу­бит ва­ша жизнь? В чем ее по­ня­тия?".
— "Так у нас же — гу­ма­низм".
— "Врешь…".
— "И  де­мо­кра­тия!".

Влез я в люк од­ной но­гой, ду­маю рас­те­рян­но, —
и… не пом­ню ни­че­го, шум да треск над те­ме­нем.

Сквоз­ня­чок — а не дро­жу, ощу­щаю толь­ко —
что не в кур­точ­ке ле­жу, а в кос­тю­ме скольз­ком.


5. ЗАСТОЛЬЕ   

На по­сад­ку — и за стол! Пе­ре­стал кру­чи­нить­ся.
Ви­на… Вод­ка… Раз­но­сол… Стол — кон­ца не ви­дит­ся!

Со­ков раз­ных — и не счесть, как с кар­ти­нок со­ки!
А са­ла­ты! Все бы съесть, но са­ла­тов — сот­ни!

Виноград-то! Виноград! Для деревни — чудо.
Здесь же — даже не едят, синих гроздей — груды!

А уж вся­ких апель­си­нов, ман­да­ри­нов ог­нен­ных —
их и ва­зы не вме­сти­ли, по уг­лам на­топ­та­ны!

А уж по­сле сто­пок вот — груз­ди бе­ло­снеж­ные —
так и ле­зут пря­мо  в рот, хруп­кие да  неж­ные.

— "Ты до­во­лен ли, дру­жок? Путь-то был — не ближ­нень­кий!
Съешь;ка вин­ный пи­ро­жок, с за­ве­жан­ской ви­шен­кой".

Съел. Еще один бе­ру. Чув­ст­вую от яго­ды —
что ше­ве­лит­ся во рту, как жи­вая, ра­ду­ет…

Да­ли ды­ню в ру­ки мне — ну поч­ти мет­ро­вую,
сам не ве­рю, что до­ел, съел ее, ме­до­вую.

Мне еще од­ну не­сут! На ко­ле­нях, те­п­лую,
так и хо­чет­ся кус­нуть, буд­то дев­ку тол­стую. 

От сто­ла ли не встаю — смот­рят не­усып­но.
Как во сне я ем и пью, дол­го, не­на­сыт­но.

Гля­ну вдоль сте­ны-стек­ла в не­бо с баш­ни-гру­ши —
и на стол гля­жу: ага! вот че­го не ку­шал… 

Это на­до ж, как встре­ча­ют — ров­но три­дцать три во­ж­дя,
при­ве­ча­ют, ве­ли­ча­ют, три­дцать три бо­га­ты­ря, —

страш­но­ва­тых, кор­не­ва­тых, фио­ле­то­во;се­дых,
тем­но-си­них, си­не­ва­тых или яр­ко-го­лу­бых…   

У во­ж­дей та­ких си­жу — а не страш­но. Ве­се­ло!
Звез­ды—яб­ло­ки гля­жу, раз­ва­лил­ся, в крес­ле;то.

Кос­мос ви­жу во всю ширь… Он плы­вет. Ка­ча­ет­ся.
Хо­ро­шо за Ве­гой жить! Не о чем пе­ча­лить­ся.

И ус­та­лость не бе­рет. И в ду­ше энер­гия.
Гу­ма­низм у них цве­тет. Век бы жил за Ве­гою!


 6. СЕКРЕТ РАСПОЗНАЛИ

— "В чем, ска­жи­те, ваш сек­рет изо­би­лья на­ции? 
Не да­ди­те ли со­вет и ре­ко­мен­да­ции?".

 — "А сек­рет у нас — су­ров! Мы се­бя уви­де­ли 
и од­на­ж­ды — ду­ра­ков, как кло­пов, по­вы­ве­ли!".

— "Но ведь их же, гос­по­да, не­воз­мож­но вы­чис­лить!".
— "Эта труд­ность — не бе­да, не бе­да для лич­но­стей!".

— "Рас­по­зна­ли-то вы как?.. — спра­ши­ваю хит­рень­ко.
— Кто не си­нень­кий — ду­рак? Кто ду­рак — не си­нень­кий?".
 
— "Нет! При­бор у нас та­ков, он в боль­шой сек­рет­но­сти,
на кло­пов, на пау­ков… и от про­чей вред­но­сти".

— "Вы бы нам его на год, тот при­бор, на­пра­ви­ли.
Ведь у нас — на­обо­рот, ду­ра­ков ос­та­ви­ли!".

— "Зна­ем, зна­ем…" — го­во­рят, без­обид­но вро­де бы,
а гля­дят в ме­ня, гля­дят, глаз­ка­ми, смо­ро­до­во, —

и, в на­смеш­ку ли, в укор, слы­шу:  — "Ви­тя! Ми­лень­кий!
Ни к че­му вам наш при­бор, сра­зу все по­ги­не­те!".

За­смея­лись, за­ска­ка­ли, ли­сть­я­ми об­сы­па­ли,
ве­тер­ка­ми об­лас­ка­ли, за­па­ха­ми ли­п­лы­ми.

Стар­ший Дуб, шум­нув на всех, под­кив­нул мне пыш­но:
— "Вся Рос­сия, Ви­тя, блеф, став­ший ми­ру лиш­ним!

Ду­ра­ков у вас-то — ма­ло, ма­ло в го­су­дар­ст­ве,
но дру­гое там на­ста­ло… Не­до­ум­ков цар­ст­во!".

По­мол­чал я, по­си­дел, ку­шая со вздо­ха­ми.
Встал, час­туш­ки им про­пел, про­пля­сал с при­хло­па­ми.

Пов­ска­ка­ли, за­ска­ка­ли, ли­сть­я­ми за­сы­па­ли,
 ок­ру­жи­ли го­ло­ска­ми, ог­лу­ши­ли, хли­п­лы­ми.

7.  КОСМО-ЗЛАК

В чем же жиз­ни их сек­рет?.. — "Чту, дру­зья, обы­чаи,
а ска­жи­те: си­ний цвет — в чем его ве­ли­чие?".

При­под­нял­ся ста­ри­чок, весь в струч­ках фа­со­ле­вых,
на ме­ня из;под оч­ков по­гля­дел ла­зо­ре­во,

вы­пил во­доч­ки фу­жер да по­каш­лял звуч­нень­ко.
— "Ну дак… еже­ли… в при­мер… по­яс­нять на­уч­нень­ко, —

не пой­мешь ты сил­ло­гиз­ма язы­ка не­плос­ко­го,
не уви­дишь сим­во­лиз­ма, ну… фи­ло­фа­соф­ско­го!".

— "Не уви­жу, — го­во­рю, — не фи­ло­фа­соф­ст­вую".
Он: — "А я-то — в ко­рень зрю, в поч­ву ду­ха, в тол­стую!".

— "Ува­жай гос­тей! — кри­чат, — хва­тит фа­со­лиз­ма!
Сел бы луч­ше, по­мол­чал ра­ди гу­ма­низ­ма!".

Вздрог­нул, щелк­нул тот струч­ком, прыс­ну­ли фа­со­ли­ны,
во­про­си­тель­ным крюч­ком по­гля­дел рас­строе­нно.

То ли кряк­нув, то ли квак­нув, — "Ты не лич­ность… — про­шеп­тал, 
и сле­зой за­мет­ной кап­нул. Рас­пря­мил­ся и ска­зал:

— "Си­ний… ну дак… это тьма, ви­ди­мой нам став­шая, 
вы­со­та и глу­би­на, в гу­ма­низм по­звав­шие.
Си­ний, Ви­тя, — это знак, зна­ко­вость ста­ра­ния!
Это выс­ший кос­мо-злак Транс-про­из­ра­ста­ния!".

— "Да уж, вряд ли я пой­му, я же не про­фес­сор,
но по­зна­ли, чую, тьму в глу­би­ну про­грес­са".

Млад­ший вождь, Ума­па­ла­тов, ро­за­ми увен­чан­ный,
си­ней ро­зой за ха­ла­том за­туч­нел рас­цве­чен­ной,

— "Мы, — ска­зал Ума­па­ла­тов, — в кос­мо­се ро­ди­ли­ся,
 бы­ли мы людь­ми ко­гда;то. Пе­ре­во­пло­ти­ли­ся!

Си­не­град мы за­слу­жи­ли, ис­пы­тав ха­рак­тер.
Да­же крас­ны­ми мы бы­ли сре­ди всех Га­лак­тик.

До то­го мы по­крас­не­ли, рас­крас­не­лись с пес­ня­ми, 
что од­на­ж­ды — по­си­не­ли, от на­ту­ги, дей­ст­вуя.
Вот и вы дру­ги­ми ста­ли, а до нас вам — да­ле­ко.
По­крас­неть вы при­зы­ва­ли, тьма вам ви­де­лась кру­гом, 
а се­бя — не по­зна­ва­ли, кос­мо­су не кая­лись, 
баг­ро­ве­ли, мир пу­га­ли, а по­том — об­ка­ка­лись!".

 — "Это точ­но! — го­во­рю. — Всем уже из­вест­но!
Не по­жить уже в раю, в глу­би­ну про­грес­са.
 
Что ос­та­лось-то? Лю­бить — свой кол­хоз, де­рев­ню, 
или ве­шать­ся, не быть — ду­ра­ком при­мер­ным…".

Пью. Мол­чу. — "…Мол­чишь ты, Ви­тя, а нель­зя у нас мол­чать.
Со­стра­дать хо­тим мы, Ви­тя… Рас­ска­жи свою пе­чаль!".

8. РАССКАЗ О КОЛХОЗЕ

— "…Не ска­зать мне как жи­вем, а ска­зать — ина­че:
не жи­вем — да и не мрем, — вы­жи­ва­ем, зна­чит.

Ком­му­низм у нас про­сро­чен, де­мо­кра­тов пыл угас,
не по­нят­но че­го хо­чет но­вой вла­сти хит­рый класс.

Яс­но ста­ло: что ме­ша­ем, тор­мо­зим ис­то­рию,
что нау­ка не вме­ща­ет наш кол­хоз в тео­рию.

Жить-то — мож­но, ес­ли в си­ле и не крю­чит, кос­ти-то.
Се­но­ко­сы, жаль, сгу­би­ли и по­ля за­рос­ти­ли.

Пред­се­да­тель же — ры­га­ет, в церк­ви бо­ро­вом сто­ит,
а на фер­мах — не бы­ва­ет, и в кон­то­ре пья­ным спит.

 С ним не свя­зы­вать­ся луч­ше! Не смол­чишь, от­кро­ешь рот —
по­ро­сен­ка не по­лу­чишь или трак­тор от­бе­рет.

На со­б­ра­нии о нем вы­сту­пить ре­шил­ся…
Он ко мне — по­том — с но­жом! Ре­зать при­гро­зил­ся!

В суд по­дал: что ос­кор­бил я его дос­то­ин­ст­во.
Суд мне штраф то­гда всу­дил, я и ус­по­ко­ил­ся".

— "А вот это, Ви­тя, — зря! Клоп-то — не мо­гу­чий!
 Мы по­шлем за ним на­ряд, мы кло­па — при­щу­чим!

Мы бо­лезнь ему най­дем, да­вя­щую ду­шу!
По­при­да­вим, а по­том — скрю­чим и ис­су­шим!".

— "Это что же… Гу­ма­низм?" — ос­то­рож­но спра­ши­ваю.
— "Это, Ви­тя, — оп­ти­мизм, — фак­тор рос­та на­ше­го!".

Я мол­чу, — уже не знаю: что у них за ки­те­ли 
и за­чем ме­ня по­зва­ли… Ста­ло — по­доз­ри­тель­но.

— "Рад, ко­неч­но, я, дру­зья, по­си­деть здесь с ва­ми, 
но за­зва­ли-то — не зря? По­яс­ни­ли б пря­мо!".

Встал. Сле­жу по го­ло­сам. Жду на­ме­ка страш­но­го.
Ес­ли что — то по мор­дам, а осо­бо — стар­ше­го.

Ес­ли что — уже не вспом­нят про свои порт­ре­ты,
не ус­пе­ют план ис­пол­нить три­дцать три кот­ле­ты.

Взгляд на ка­ж­до­го в упор, жду ар­гу­мен­та­ции…
— "…Про­ве­ря­ли мы при­бор на те­ле­пор­та­цию.
 
Там пру­жин­ка на­ско­ся бы­ла пе­ре­вин­че­на.
 И па­нель рос­сий­ская вся пе­ре­маг­ни­че­на";

"Наш ме­ха­ник был зло­де­ем, опо­ро­чил Трано;От­дел,
мы его — в огонь ско­рее, крас­ным пла­ме­нем сго­рел!".

"Он шпио­ном ока­зал­ся из дру­гой Га­лак­ти­ки,
шам­пинь­о­ном при­тво­рял­ся, а при­бор — ис­па­ко­стил!".

"Был он, Вить, — се­ку­ля­рист, ну… без­бож­ник чер­тов!
И к то­му же — стри­ку­лист, все пи­сал о чем-то!".
 
"Ты у нас — нау­ки ра­ди! И для пи­ра мир­но­го!".
"Ты для поль­зы Си­не­гра­да — ду­шу энер­ги­ро­вал!".

"Ты бо­ишь­ся, что ли, Вить? Ты же — гость! Не за­слан!
 Мы хо­тим те­бя — лю­бить, ду­шу ви­дим яс­но!".

9. СТАКАШОК НА ПОСОШОК

— "А по­ра бы мне… до­мой, уле­теть на блю­деч­ке,
на ис­хо­де вы­ход­ной, мне на фер­му ут­реч­ком".

— "Это мож­но! Это вмиг! Трано;От­дел — в го­тов­но­сти!
Но ведь ты — не уто­лил глу­би­ну на­род­но­сти…".

"Ос­та­вал­ся бы ты с на­ми! От тос­ки из­ле­чишь­ся!".
"При­сяг­нешь под си­не;зна­мя, пе­ре­че­ло­ве­чишь­ся!".

По­до­шел Ума­па­ла­тов, об­нял жиз­не­ра­до­ст­но:
— "Бу­дешь ты у нас сол­да­том брат­ст­ва Си­не­град­ско­го!

Мы те­бе же­ну на­зна­чим са­мую удоб­ную,
с вер­то­ле­том или с да­чей, с пер­со­наль­ным ро­бо­том!".

И ве­се­лый ста­ри­чок под­ско­чил ба­нан­чи­ком:
— "Не по­ра ль те­бе, дру­жок, к на­шим гу­ма­ня­ноч­кам?".

— "А и то! — я обод­рил­ся, — это де­ло! — го­во­рю.
— Для то­го и очу­тил­ся, по­бы­вать, хоть раз, в раю!".

Ста­ка­шок на по­со­шок при­нял я для храб­ро­сти,
и в та­рел­ку, как бо­жок, сел с во­ж­дя­ми, в ра­до­сти.

10.  МОНУМЕНТОВ ВИДЕЛ МНОГО

Над сто­ли­цей про­плы­ва­ли. На цен­траль­ной пло­ща­ди —
гу­ма­ня­не лук же­ва­ли, нам ки­ва­ли, то­щие…

— "Это кто же на пла­не­те… так лег­ко пи­та­ет­ся…".
— "Это те, кто на дие­те. Те, кто очи­ща­ет­ся".

Мо­ну­мен­тов ви­дел мно­го, го­ло­вы чу­гун­ные,
и из  каждой очи строго смотрят изумрудные,
 
и за ка­ж­дой — во­ло­син пук-пу­чок ка­ча­ет­ся,
ка­ж­дая — во­круг оси по­во­ра­чи­ва­ет­ся,

вслед гля­дит мне как жи­вая и очами  све­тит­ся,
и все ярче, не ми­гая, по­ка­за­лось, це­лит­ся.

— "Это что же? Чей-то культ? Или что из древ­но­сти?".
— "Это, Ви­тя, — Си­не­кур! Сим­вол на­шей вер­но­сти!".

"Си­не­гра­да ос­но­ва­тель, гра­да из рас­те­ний!".
"Все счи­та­ли — он меч­та­тель… Ока­за­лось — ге­ний!".

Вся в ле­сах, в са­дах зем­ля, с бле­ст­ка­ми озер­ны­ми…
Не­по­нят­но: где ж по­ля, фаб­ри­ки с за­во­да­ми,

и на­род-то где ж жи­вет, есть ли он, на­род-то…
Где-то есть, раз все рас­тет и цве­тет до­род­но.

— "Улиц нет…". — "Од­на до­ро­га! Улицы — излишни.
Здесь единство у  народа.— "А дома где ж, крыши… ".

— "Не нужны они! В  пещерах — как в палатах каменных,
В персональных биосферах,хорошо обставленных.

Телевизоры, вода. Есть и отопление.
И для каждого еда. Счастливы растения! "

— "Что за зве­ри там вда­ли? Убе­га­ют, ста­дом-то…".
— "Ком­му­ня­ки… Се­мьи их… Как со­бак их ста­ло-то!".
 
"Не в со­гла­сии они с глав­ны­ми про­грам­ма­ми…".
"И жи­вут — как ди­ка­ри, зве­ро;гу­ма­ня­на­ми".

— "На­до же… Как но­со­ро­ги". — "Но­со­ро­гов — ма­ло.
Есть сло­ны в кон­це до­ро­ги, бе­ге­мо­ты… Ма­монт…".

— "Ма­монт?! Здесь? Как ин­те­рес­но. Как он поя­вил­ся?".
— "Это Ста­лин, как из­вест­но, пе­ре­во­пло­тил­ся".

— "…Ста­лин?!". — "Ду­ма­ли: ске­лет со­хра­нить, ос­та­вить, 
а по­том ре­ши­ли — нет, пусть па­сет­ся Ста­лин!".

"Это вам, в Рос­сии, зна­ем, важ­но мерт­вых по­пи­нать…".
"Мы — и мерт­вым со­стра­да­ем, мо­жем ду­шу их по­нять!".

— "Что ж: и Ле­нин где-то тут?". — "Все они тут бро­дят…
Ле­нин — ка­ж­дый год в са­ду, став сло­ни­хой, ро­дит".

— "Ну и ну… И кто же с ним…". — "Это нам — не важ­но.
Важ­но — что не страш­но им… Да и нам не страш­но!".

— "Ни по­лей у вас, ни ферм, а де­ла — по­став­ле­ны.
Нет у вас, гля­жу, про­блем с об­щим про­пи­та­ни­ем".

— "А на то и гу­ма­низм, что­бы жить соз­на­тель­но!".
"Чтоб про­дук­том ка­ж­дый был!". "Вкус­ным обя­за­тель­но!".

— "Уда­лось вам, гос­по­да. Вы — при­мер нам. Бо­ги!".
— "Де­сять ты­сяч лет тру­да, нет идео­ло­гий!

Мы пло­дим­ся ин­тен­сив­но, друж­но, с ус­ко­ре­ни­ем!
Наш де­виз: чтоб изо­биль­но жи­ли все рас­те­ния!".

— "По­ни­маю, что пло­ди­тесь… Да не с не­ба ж ва­лит­ся!
Вы, мне ка­жет­ся, — тем­ни­те. Вам тем­нить, что ль, нра­вит­ся?".

— "Ну, упер­ся. Ну, пе­не­чек. Не­у­же­ли ты сле­пой?
Мы...  се­бя  едим, дру­жо­чек, мы пи­та­ем­ся — со­бой!".

Над озе­ра­ми ру­лят, на сни­же­нье кру­тят…
— "Ты не бой­ся!" — го­во­рят. "Ты не вкус­ный!" — шу­тят.

— "Как же так: се­бя са­мих…". — "А вот так! Про­грам­ма!
Энер­ги­ру­ем дру­гих. Раз­ных, ино­стран­ных".


11. ЗАКАТИЛИСЬ ДО ДЕВЧАТ 

За­ка­ти­лись до дев­чат, це­ло­ва­лись до­сы­та.
Жаль, но­сы у них тор­чат мор­ков­ка­ми ост­ры­ми.

Губ­ки — чут­ки… Об­ра­дел! Крас­кою не ма­жут­ся.
Не со­всем как у лю­дей, а род­нее ка­жут­ся.

Нож­ки — прыг да скок впри­прыг, нерв­ные не­множ­ко.
Ну да я-то — вмиг при­вык к дев­кам-од­но­нож­кам.

Я сме­шил их всех… Хо­дил — миш­кой впе­ре­ва­лоч­ку,
на­шим иг­рам нау­чил, в пря­тал­ки да в са­лоч­ки.

В жмур­ки на­ча­ли иг­рать, я ищу — ау­ка­ют.
 Ред­ко мог ко­го пой­мать, а схва­чу — и щу­паю.

Ап­пе­тит во мне взы­грал. Вон они, клуб­ни­чи­ны.
Но сдер­жал се­бя, сдер­жал — от гу­ма­ни­сти­чи­ны.

По­от­вет­ст­во­вал! Не стал на­ру­шать клуб­нич­но­сти.
При­жи­мал, но — от­пус­кал… Из гу­ма­ни­стич­но­сти!

Ува­жая, я в се­бе здра­вый смысл по­чув­ст­во­вал,
да­же пи­щей стать для всех за­хо­те­лось, вкус­ною!


12. ИСКУПАТЬСЯ ЗАХОТЕЛИ

...Наи­гра­лись, рас­по­те­лись на ал­ле­ях пар­ка.
Ис­ку­пать­ся за­хо­те­ли, дев­кам ста­ло пар­ко.

И дев­ча­та, и во­ж­ди — по до­рож­кам ро­зо­вым —
в во­ду си­нюю со­шли и по­плы­ли озе­ром.

Я-то — с бе­ре­га ныр­нул, воз­ду­ха на­брав­ши,
я как буд­то по­то­нул, всех пе­ре­пу­гав­ши,

вы­ждал, вски­нул­ся со дна в во­до­рос­лях ра­до­ст­но,
на са­жен­ках — эх, вол­на! — пе­ре­гнал всех за­про­сто.

И с дев­чон­кой там с од­ной, с круп­ной ре­пой круг­лою,
плыл, тя­нул ее на дно, от­пус­кал ис­пу­ган­ной.

До­го­нял и плыл за ней, об­хва­тив за та­лию,
а не чув­ст­во­вал сво­ей, вы­во­лок, ус­та­лую…

13.  ВСЕ СЛЫШНЕЕ ШЕПОТКИ

На­ку­па­лись — и за стол. За ка­пу­ст­кой ква­ше­ной
тост я крик­нул: — "За за­стой Си­не­гра­да на­ше­го!

Не долж­но быть, не долж­но — но­во­го раз­ви­тия!
Все у вас за­вер­ше­но, или будь не Ви­тя я!".

— "Ге­ни­аль­но! — за­кри­ча­ли. — Ге­ни­аль­но, Ви­теч­ка!".
Все во­ж­ди мне про­ки­ва­ли… — "Тост — на кам­не вы­се­чем!".

Я час­туш­ки на­чал петь и пля­сать с при­хло­па­ми.
Дев­ки, ви­жу, ста­ли млеть, рас­шур­ша­лись по­па­ми.

Все слышнее шепотки: "Новенький!", "Молоденький!",
"Хорошо приволокли!", "Тепленький!", "Готовенький!".

И все бли­же под­сту­па­ют, круг су­жа­ют плот­ненький,
и гла­за­ми на­бу­ха­ют — буд­то стал съе­доб­неньким.

Сре­ди де­вок-гу­ма­них —  по­нял я: как хо­чет­ся —
быть по­лез­ным для дру­гих, стать съе­доб­ным в об­ще­ст­ве!


14. ПРИГЛЯНУЛАСЬ МНЕ ОДНА   

На­ды­шал­ся я у них вся­ки­ми ук­ро­па­ми,
за­хо­те­лось дев­ку их по­ско­рей  ис­про­бо­вать.

Ин­те­рес­но ж: как да что, есть ли в чем раз­лич­но­сти,
из­да­ет ли дев­ка стон, пом­нит ли о лич­но­сти.

При­гля­ну­лась мне од­на, са­мая не си­няя.
Кор­не­ва­та, но строй­на, пах­нет спе­лой ды­нею.

Ве­те­ро­чек в ней скво­зит. Из жас­ми­нов со­тка­на.
И гла­зен­ка­ми сто­ит как овеч­ка крот­кая.

И не лист тор­чит со лба, а цве­ток го­лу­бень­кий.
Об­нял в тан­це я, на­звал "не­за­буд­кой глу­пень­кой".

От нее те­п­ло по­шло, све­том рас­ши­ря­ет­ся.
Хо­ро­шо мне! Хо­ро­шо! Чую, что ре­ша­ет­ся… 

— "Здрав­ст­вуй, Ви­тя. Раз­гля­дел?  Мы род­ные в чем-то!".
Так бы, сра­зу всю, и съел, это­го чер­тен­ка.

Жму ее, сло­ва шеп­чу, да це­лу­юсь соч­нень­ко,
а че­го в ли­ст­ках ищу — и не знаю точ­нень­ко.

— "Так и съел бы сра­зу всю! — при­зна­юсь ей лас­ко­во.
— Мне б в ле­су твою кра­су!". — "Не бо­юсь зу­ба­сто­го!".

 15. СВАДЬБА

Ну — по­здра­ви­ли ме­ня, что за­вел учет­чи­цу,
и же­ни­ли сре­ди дня, пья­но­го, раз хо­чет­ся.

То, что пья­ный-то — не вид­но, толь­ко мне за­мет­нень­ко, 
всем во­ж­дям уже за­вид­но — что дер­жусь так кре­пень­ко.

Кое-кто вот, из во­ж­дей, как под вет­ром ло­мит­ся,
 а дру­гой — ну как мы­шей, ло­вит, а не ло­вят­ся.

Фа­со­лист, со­всем од­ряб­лый, кряк­нет гроз­но — и пол­зет, 
без фа­со­лин, рас­те­рял их, ищет, кря­ки из­да­ет.

 — "Лад­но смот­ришь­ся с же­ной! За­ку­си ка­пу­ст­кой!".
"Вы­пил боч­ку, а жи­вой! На­стоя­щий рус­ский!".

 — "Это точ­но! Это так! — я кри­чу им в лич­но­сти.
— Нам ли, рус­ским, при­вы­кать! С дет­ст­ва мы в при­выч­но­сти!".

Уж не знаю: по­лю­би­ли или что за­мыс­ли­ли —
си­ний ки­тель по­да­ри­ли, как к се­бе при­чис­ли­ли.

Со­об­щи­ли:  что с пла­нет к нам ис­хо­дят сти­му­лы,
это зна­чит: ты­щу лет бу­дем со­вмес­ти­мы­ми.

По­да­ри­ли — "Синь—ви­но". Трех­сот­лет­ней вы­держ­ки!
Пря­чет же­нуш­ка: — "Оно — для ме­ня, для Ви­тюш­ки!".

— "Как же так? — не по­ни­маю. — Это — не­по­ря­до­чек!".
Проб­ку в зу­бы. Раз­ли­ваю. А се­бе — ос­та­то­чек.

— "Гу­ма­нист у нас Ви­тек!" — слы­шу. — "Ух, от­зыв­чи­вый!".
Стар­ший Дуб, кло­нясь, из­рек: — "Ма­ло та­ких, нын­че;то…".

— "Слад­ко! Слад­ко! — шеп­чет зал. — А не сла­ще ды­ни;то!".
Всех дев­чат об­це­ло­вал, а же­ну — не при­ня­то.

В зал по­пры­га­ла с по­кло­ном. С Пер­ца­ми ле­ту­чи­лась.
Обожг­ла шур­ша­щим сто­ном, ря­дом сев. На­жгу­чи­лась!

Нож­ку жму. Ла­донь го­рит. А же­на — уви­ли­вать:
 — "Не­гу­ман­но, — го­во­рит, — нам при всех уси­ли­вать!".

Шеп­чет, ве­точ­ки сло­жа: — "Ди­во тар­но­жан­ское…".
Раз­ли­лась во мне ду­ша — ну как пи­во жар­кое…

Го­во­рю: — "На­пи­ро­ва­лись…".

                …Про­ка­ти­лись с ро­бо­том…
...и в пе­ще­ре ока­за­лись, чис­той, од­но­ком­нат­ной.

16.  СИНЕКУРА ЦЕЛОВАТЬ   

Зер­ка­ла. По­кой. Сер­вант, пол­ный кор­не­ва­ро­чек…
Се­ли. Ску­ша­ли са­лат из цве­тов и тра­во­чек.

По­да­ри­ла — "в знак люб­ви!" — ред­кий на пла­не­те —
фио­ле­то­вый лю­пин и кло­па в па­ке­те.

Ну — обы­чай там та­кой: в па­мять о кло­пов­ни­ках —
су­ве­нир­ный клоп су­хой, для му­жей, лю­бов­ни­ков.

Это чтоб на­по­ми­нать об ужас­ном про­шлом,
да и му­жу чтоб не стать на кло­па по­хо­жим!

Те­ле­ви­зор — а чуд­ной… Кол­ба тре­уголь­ная.
— "Это, Вить, — эк­ран та­кой. В сек­се — на кон­тро­ле я".

— "Да ко­му же в ин­те­рес? Что же здесь гу­ман­но­го?".
— "Быть кра­си­вым дол­жен секс, при­вле­кать вни­ма­ние!

Быть от­вет­ст­вен­ной долж­на за свои дви­же­ния —
и с то­бой вот, и од­на, в са­мо­на­сла­ж­де­нии!".

— "Да по­каз-то для ко­го? Для ка­ких це­ни­те­лей?".
— "Для на­ро­да мое­го! Для его раз­ви­тия!

Ес­ли хо­чешь быть со­бой — в секс смот­ри улыб­чи­вей,
про­яв­ляй­ся доб­ро­той, чут­че будь, от­зыв­чи­вей!
 
Секс у нас — для кра­со­ты, это всем из­вест­но,
 ты и сам пой­мешь…".

— "Да ты… пря­мо как про­фес­сор! По­сле этих слов таких —
я уж и не знаю: что мне де­лать-то для них… Не соображаю!".

— "А еще ты дол­жен знать: нуж­но ка­ж­дый ве­чер —
Си­не­ку­ра це­ло­вать, на порт­ре­те, в пле­чи.

Он лю­бил нас всех во всем, ка­ж­дый лист учи­ты­вал,
на люб­ви та­кой рас­тем, веч­ные да сы­тые!".

Це­ло­вать-то я — не стал, по­ки­вал ре­ши­тель­но,
у порт­ре­та по­сто­ял вро­де б ува­жи­тель­но,

по­сто­ял да и спро­сил, мыс­лен­но, у ге­ния:
— "Ты за­чем же пре­вра­тил ду­ши-то… в рас­те­ния…".
 
Гля­нул он — как солн­це в пол­день. За­мер я, рас­крыв­ши рот.
Толь­ко чув­ст­вую, что ко­рень из ме­ня уже рас­тет.

Да и слы­шу: — "Ох, люб­лю твои куд­ри, Ви­тень­ка… 
Я те­бе их — под­за­вью, но по­поз­же, ми­лень­кий…".

Тю­фя­чок стя­ну­ла на-пол, пыш­нень­кий, со­ло­мен­ный.
Чуя пре­лый сыт­ный за­пах, я при­лег взвол­но­ван­но.

17. ПРИСПОСОБИЛАСЬ

Со­стоя­ние, ска­жу, бы­ло — как в ту­ман­но­сти,
как в ту­ма­не я ле­жу и плы­ву, в гу­ман­но­сти…

Раз­ду­ши­лась, под­лег­ла по­верх одея­ла, и ска­за­ла: 
— "Я — жда­ла… Но жда­ла так ма­ло!

Ты не сра­зу. Не спе­ши! По­до­ж­ди не­множ­ко.
По­ле­жи, по­гладь. Ска­жи — про гла­за, про нож­ку…

По­неж­нее раз­вол­нуй, но спо­кой­но, скром­нень­ко!
Хо­чешь — но­сик по­це­луй, он со­всем хо­лод­нень­кий.
 
И от­брось-ка ки­тель свой, не ле­жи же в ки­те­ле,
ко­рень, ко­рень по­ра­ск­рой — что­бы все уви­де­ли!
 
Дай его, ка­кой го­ря­чий и боль­шой уже ка­кой.
А как ска­чет! Буд­то мя­чик — из ру­ки и под ру­кой…".

— "А не врешь?". — "Люб­лю его! Он та­кой кра­си­вый —
 точ­но вождь сто­ит ка­кой. Жал­ко, что не си­ний!".

Слы­шал все ее сло­ва, до сих пор все слы­шат­ся,
а ка­за­лось — что тра­ва сквозь ту­ман ко­лы­шет­ся…

— "Ви­тя, я люб­лю его… Он та­кой пре­крас­ный —
ну как принц гля­дит ка­кой, силь­ный, строй­ный. Стра­ст­ный?".

— "Об­вы­ка­ешь­ся…". — "Люб­лю! Ви­тя, — об­вы­ка­ешь­ся?
Ни­че­го, что я лов­лю? Ты — не оби­жа­ешь­ся?

Я люб­лю, люб­лю его, уми­раю неж­нень­ко,
так и съе­ла бы все­го, это­го вол­шеб­ни­ка!".

При­спо­со­би­лась, шур­ша, нос от­во­ро­тив­ши,
и при­тих­ла, за­ды­шав, в кус­тик об­ра­тив­шись.

Из кус­та: — "Ви­тю­шеч­ка, лег бы ты по­вы­ше!", —
 и — со­пит те­лу­шеч­кой, чмо­ка­ет бес­сты­же.

Хо­ро­шо мне. Это яс­но. На­ши;то — не мо­гут так.
 Но опас­но же, опас­но! Вот от­ку­сит — что то­гда?

Го­во­рю: "Не нуж­но так. Ты уже ус­та­лая",
а она: "Ты что: бу­рак? Вот не ожи­да­ла я!".

18. КОЛБИЙ ГЛАЗ ВСЕ ЯРЧЕ, ЖУТЧЕ

Хо­ро­шо мне, и все луч­ше, а она — по­ку­сы­вать.
Кол­бий глаз — все яр­че, жут­че… На­чал я пред­чув­ст­во­вать,

го­во­рю: — "Не нуж­но так, ма­ло здесь кра­си­во­го,
бес­тол­ко­вый я… Бу­рак!". Вру, а сам — бес­си­лею.

Ис­пу­га­лась, что ли… — "Ти­ше!" — при­лег­ла мне на;ру­ку.
Да и шеп­чет еле слыш­но, рас­шеп­та­лась на-ухо:

 — "Не­гу­ман­но это, Вить, нас осу­дят лич­но­сти,
вот и в кол­бу го­во­рить ста­нут не­при­лич­но­сти.

Ком­му­ня­кой на­зо­вут! Ес­ли ты об­ма­нешь — ки­тель,
Ви­тя, от­бе­рут, на дие­ту ся­дешь!"

 — "На диету? Это как же?" — "А вот так. Без выпивки.
Ты старайся, будь отважным, для большой политики.

Ви­тя… Мо­жет, я глу­па и не так иг­раю?
Вождь со­всем уже упал, я — не по­ни­маю…".

— "А не знаю, — го­во­рю, — так ли ты иг­ра­ешь.
Я,  с же­ной-то, — не хит­рю, не иг­раю, зна­ешь,
 
не хо­чу всем уго­ж­дать, без то­го встре­во­жен.
 Ес­ли хо­чешь — по­ле­жать про­сто так мы мо­жем".

— "Не-ет! Не нуж­но про­сто так! Будь во­ж­дем с ца­рев­ною,
рас­тво­рись в мо­их ли­ст­ках кра­со­той ду­шев­ною!

Див­ным цве­том рас­цве­ту, ди­во тар­но­жан­ское,
на­кло­нись же, по­це­луй ло­но за­ве­жан­ское,

на­сла­дись же, муж мой ми­лый, мо­хом мо­им мя­гонь­ким,
для те­бя его рас­ти­ла, по­ищи в нем ягод­ку!

Сча­ст­лив, Вить­ка, кто, иг­рая, ду­шу ми­лой по­да­рил,
и со­всем люб­ви не зна­ет — тот, кто ду­шу ута­ил!".

Мо­хом си­нень­ким ды­шу, ли­стья ле­зут в уши.
Бу­ра­ком при ней ле­жу, для за­ба­вы ну­жен.

19. ТАК, НЕ ТАК... НЕ ТО, ГЛЯЖУ

По­ни­маю, что в за­ко­не, что по вся­ко­му лас­кать,
а не хо­чет­ся та­кой мне гу­ма­низм изо­бра­жать.

— "Нет, не так… Со­всем не так! Глу­пый ты! Не чут­кий!
Ты пред­ставь, что это — мак или не­за­буд­ка,

лег­кой пчел­кой по­топ­чи, сла­бень­ки­ми нож­ка­ми,
по­топ­чи да не час­ти… по­неж­нее, сол­ныш­ко!".

— "Мо­ты­леч­ком?". — "Не пор­хай, не пре­уве­ли­чи­вай,
ко­реш­ков не за­де­вай…  от­вле­ка­юсь, Ви­теч­ка…".

Как в вол­шеб­ном сне по­след­нем улы­ба­юсь, слу­ша­юсь, —
и стра­шусь, что по­сте­пен­но гу­ма­низ­мом  ску­ша­юсь.

Так, не так… Не то гля­жу! Взял да смял по-сво­ему,
при­лов­чил­ся — и вво­жу, а она — рас­строе­на.
 
— "Ты по­лег­че, но — сме­лей, не тес­ни дви­же­ния,
за­час­ти;ка чуть бы­ст­рей, смот­рят же рас­те­ния!".

Зажимается, дро­жит: — "С ми­лым по зве­ру­ше­чьи —
мы не лю­бим!.. Под­ло­жи, раз уж так, по­ду­шеч­ку".

— "Эту, что ли?". — "Нет! Не ту! Вы­тя­ни;ка но­вую —
и вздох­нем мы кра­со­ту ро­зо­ле­пе­ст­ко­вую!

Что ж ты ищешь дол­го так? По­ско­рее вы­тянь;ка,
я са­ма бы… да не встать, я ос­лаб­ла, Ви­тень­ка.

У ме­ня вот был лю­бов­ник, он — бы­ст­рее на­хо­дил,
фа­со­лист-то, наш пол­ков­ник. Да­же ор­ден за­слу­жил.

Он ученый, он профессор, он идейный труженик.
На Земле был неизвестным, а теперь — заслуженный!".

Пе­ре­ню­хал я по­душ­ки, по пе­ще­ре пол­зая,
и на­шел ка­кую нуж­но, пах­ну­щую ро­за­ми,

под­ло­жил да по­ско­рей, и пред­ста­вил — буд­то…
в га­ра­же с Люд­ми­лой той встре­тил­ся так кру­то.

20.  УЧИТ, УЧИТ...   

Успокоилась она, перестала дергаться.
Стала жмурчиво стонать, потеснее торкаться.

Зазвучала, слышу, в колбе музыка ритмичная,
заскакали в ней как кони, тени, скачут хрипчиво…

— "Бу­ра­чи­хою ле­жу… Что же это? Что же?
 Не с ума ли я схо­жу? Не со­шла ли, мо­жет…

По­жа­лей же! По­жа­лей! На­жи­май не слиш­ком…
Ты по­ре­же, Вить. Плав­ней. Мяг­че… Без за­дыш­ки!".

— "Не учи же… Не учи! По­ды­ши в по­ду­шеч­ку! —
от­ве­чаю. — По­мол­чи хоть чу­ток, под­ру­жеч­ка!".

А она — не слы­шит, нет, — о сво­ем ло­по­чет,
и не знаю: в чем сек­рет, как же она хо­чет.

— "По­доб­рее, но… силь­ней… Нет,  не так, — не очень!
Го­во­ри­ла же: плав­ней… как бы ме­ж­ду про­чим…

Нет, опять ты на ме­ня на­ва­лил­ся миш­кою,
не да­ешь ды­шать, об­нять. Не да­ви так, слиш­ком-то!".

Ну и дев­ка… Вот на­род! Впрямь она учет­чи­ца, —
вник­нуть в те­ло не да­ет и со­сре­до­то­чить­ся.

Учит, учит… Не по­нять: то ли об­вы­ка­ет­ся,
то ли сам я об­вы­кать за­хо­тел, чтоб ма­ять­ся.

— "Эх-х! — гля­дит на Си­не­ку­ра, — это всё — не веч­ное,
не та­кая нам куль­ту­ра, Ви­тень­ка, за­ве­ща­на!

Нет, не мо­жешь, — го­во­рит, — ты со мной по-неж­но­му…".
Из­вер­ну­лась и шур­шит, ли­сть­я­ми, рас­сер­жен­но:

— "Не вку­сить те­бе, гру­бя, сча­стья в за­ве­жа­ноч­ке!
Вид­но, серд­це у те­бя — лишь для тар­но­жа­ноч­ки!".

21. ЗАМЕРЦАЛА КОЛБА

Как во сне ка­ком по­след­нем, улы­ба­юсь, слу­шаю —
и стра­шусь, что мно­го­лет­ним ока­жусь ей су­же­ным.

— "Сам же зна­ешь, что пра­ва! Все вы там увеч­ные!
Ва­ши дев­ки;то — тра­ва, за­ле­жан­ки веч­ные!

Ду­рень ты!". Гля­дит — гра­чи­хой… Вет­ка­ми сжи­ма­ет­ся…
 и по­виз­ги­ва­ет ти­хо… и все гром­че, ка­жет­ся…

— "Ну, еще, еще-то кто… Го­во­ри уж сра­зу-то!".
— "Ор­га­низм! Чу­жой! Спи­той! Да и не­до­раз­ви­тый!

Все вы там в сво­ей стра­не ку­шае­тесь буд­ня­ми.
В сне ты, Вить­ка, там! Во сне! Все вы не­про­буд­ные!".

— "Это вер­но! Ты пра­ва! — го­во­рю бес­страш­но я.
— На­ши дев­ки — сон—тра­ва, — в об­щем-то, не ка­ж­дая.
 
Не срав­нять­ся им с то­бой, с бой­кой за­ве­жа­ноч­кой,
а уж луч­ше-то — с тра­вой, а не с за­виз­жа­ноч­кой!
 
Мо­жет быть, все дев­ки ва­ши в сек­се иде­аль­ные,
 а по­кра­ше-то у на­ших цен­но­сти мо­раль­ные!".

— "Да ка­кие ж цен­но­сти? Все они — от бед­но­сти,
бед­ность же — от глу­по­сти, ду­ро­сти и вред­но­сти!".

До­бав­ля­ет: — "Ви­тень­ка… — И — гла­зи­щи сли­ва­ми.
— Цен­ность-то — ве­ли­кая судь­ба кол­лек­тив­ная!

Чтоб не из при­леж­но­сти, Ви­тя, не из ро­бо­сти, —
что­бы по ду­шев­но­сти все свер­ша­лось в об­ще­ст­ве!

Ты не ну­жен мне пус­той… Ты не по­нял раз­ве:
на пла­не­те кол­дов­ской — ка­ж­дый день как празд­ник!
 
Был лю­бов­ник у ме­ня, но не из Рос­сии, —
не ле­нил­ся! За три дня — стал сча­ст­ли­вым си­ним!

Мы его про­из­ве­ли, по его же­ла­нию,
в гу­ма­ни­сты по люб­ви, в стар­ши­ну по зва­нию!".
 
— "А пле­вать мне, — го­во­рю, — на пла­не­ту ва­шу!
Луч­ше я в ог­не сго­рю, чем те­бя ува­жу!

Понимаю я теперь, чую испытание.
Нет любви ко мне в тебе! Шваль ты на задании!"".

За­мер­ца­ла кол­ба тут — и по­гас­ла кол­ба.
На дие­ту по­ве­дут?… Или ро­бот по-лбу?…

— "Я ведь, ка­жет­ся, — же­на…". — "Ма­ло ли что ка­жет­ся!
Ты же­на — лю­бить долж­на, а не ко­чев­ря­жить­ся!".

Ви­жу — нос у ней рас­тет и в ме­ня на­ме­тил­ся…
пря­мо в серд­це це­лит, ждет — хо­ро­шо ль при­це­лил­ся…

А гла­за… Гла­за — го­рят, огонь­ка­ми ме­чут­ся,
си­ним пла­ме­нем ча­дят и все бли­же пле­щут­ся…

Встал. Всмот­рел­ся, на­кло­нясь, в зер­ка­ло сер­вант­ное.
Чья-то мор­да на ме­ня: си­няя, раз­врат­ная… 

До то­го мне  ста­ло жут­ко — ткнул я в кол­бу ку­ла­ком
 и скак­нул от Не­за­буд­ки, кор­не­ва­тым бу­ра­ком…

22. ЦАРЕВНА

Мир зе­ле­ный, мир лу­чи­стый, мир ве­се­лых бе­ге­мо­тов —
ли­хо пле­щет­ся в до­ли­не на лис­ты во­дой озер­ной,

а в гус­тых вы­со­ких тра­вах, пу­зо солн­цу вы­став­ляя,
дрем­лют жир­ные сло­ни­хи и ур­чат, ур­чат от сча­стья.

Шел я, шел… Не страш­но бы­ло. Ма­монт вы­шел, ма­монт ждал,
я рас­пел­ся — от­сту­пил он, дол­гим ре­вом про­во­жал.

Шел я, шел, и вдруг — как сплы­ло за та­еж­ный пе­ре­вал,
ту­ча солн­це за­кру­ти­ла, гул гро­мо­вый на­рас­тал.

На­чал Зем­лю вспо­ми­нать, а за­чем — не вспом­нил.
По­нял что;то, но опять ни­че­го не по­нял.

Ни­ко­гда, ре­шил, с Зем­ли не уви­деть солн­ца,
в за­ве­жан­ский гу­ма­низм про­рас­тать при­дет­ся.

Зря, по­ду­ма­лось, сбе­жал от же­ны-уро­ди­ны,
не по­пасть без за­ве­жа- мне к се­бе на ро­ди­ну.

Что ж, что сер­дит­ся же­на, — и на солн­це пят­на!
Как-ни­как, она — нуж­на… Не пой­ти ль об­рат­но?

Стук­ну кор­нем по за­бо­ру, вы­хо­ди, яд­ре­на мать,
за­жи­гай ско­рее кол­бу, я при­шел те­бя по­нять.

По­лю­бил, ска­жу, твой нос, вспом­нил всю твою кра­су,
я по­есть те­бе при­нес, два яй­ца и кол­ба­су.

Сел у ел­ки на хвою, ду­мал… Ду­мал дол­го.
Гром гре­мит, а я пою, под­вы­ваю ,вол­ком.

Ни­ко­гда в свои ле­са не по­пасть, на­вер­но…
И… гля­жу вдруг… вся в сле­зах, пре­до мной… ца­рев­на!

Нет, не сон та­кой во сне, — де­вуш­ка пре­крас­ная,
в пер­во­здан­ной во кра­се и с ко­ро­ной цар­скою!

Ту­ча, ви­жу, позаней — как го­ра из кос­мо­са…
а ца­рев­на — все свет­лей, зо­ло­тят­ся во­ло­сы…

— "Об­ни­ми ме­ня ско­рей! — го­во­рит, ка­ча­ет­ся, —
на­зо­ви на­век сво­ей! — шеп­чет, улы­ба­ет­ся.

— Я дав­но те­бя люб­лю, в лес ве­ла сто­ро­нуш­кой,
не об­ни­мешь — за­губ­лю, пре­вра­щу в под­сол­нуш­ка!".

— "Да ведь я уже — же­нат! — го­во­рю вну­ши­тель­но.
— Не по­лу­чит­ся ль раз­лад, для ду­ши зна­чи­тель­ный!".

— "Нет раз­ла­да, коль хит­ро! — гу­ма­нит за­дум­чи­во.
— Не уви­дит нас ни­кто, не со­ско­чит, с ту­чи-то!
 
А об­ни­мешь от ду­ши — три же­ла­нья вы­,пол­ню.
Вы­ле­зай-ка, по­спе­ши, а то во­все вы­мок­ну".

— "А че­го мне вы­ле­зать! — про­ве­ряю гроз­но.
— Це­ло­вать да об­ни­мать — и под ел­кой мож­но!".

— "Нет, ты вый­ди, — гу­ма­нит, — ну… из со­стоя­ния!…".
И — в гла­за, в гла­за гля­дит… И — во­круг сия­ние…

Вы­лез. Смял, но кое-как, а по­том и с чув­ст­ва­ми.
За­але­ла слов­но мак, ну со­всем как рус­ская.

— "Вот ме­шок бы мне с день­га­ми, что­бы стало веселей.
А еще — здо­ро­вья  ма­ме, и — от­сю­да по­ско­рей…".

От­вер­ну­лась! За­сле­зи­лась. Не ска­за­ла но­вых слов.
Лишь ко­ро­на за­све­ти­лась где-то там, сре­ди кус­тов.

23. НА ФЕРМУ ОПОЗДАЛ
 
Я во­круг, спе­ша, по­щу­пал. Да и впрямь ле­жит ме­шок!
Сы­ро­ва­тый по­че­му-то, буд­то мок­рый тю­фя­чок.

Бу­го­рок, что ль?.. Ну. При­встал. Сло­ман­ным под­сол­нуш­ком
к Си­не­гра­ду по­ша­гал, до пе­щер­ной же­нуш­ки.

...А вгля­дел­ся-то  — лужок… Ут­ро бле­щет ран­нее.
 Да от Уф­тю­ги па­рок ле­де­нит ды­ха­ние.

За­ве­жа­не — как во сне, как ки­но сверх­бы­строе…
Раз­ве кто по­ве­рит мне! Не до­ка­жешь. Вы­сме­ют!

Ска­жут: слиш­ком уж длин­но, что­бы всё за­пом­нить-то.
Ну да мне-то — все рав­но. Не спе­шу быть по­ня­тым.

Не пой­мут, что в сне сво­ем — с те­лом раз­лу­чил­ся.
По нау­ке бы­ло все, вот и воз­вра­тил­ся!

По нау­ке-то — нау­ке… А на фер­му — опо­здал,
и на­сквозь про­мок­ли брю­ки, курт­ку на­прочь ра­зо­драл,

и на серд­це ко­ло­тье, и в но­гах не­креп­ко…
Что ж. За­то — в ду­ше по­кой. По­мог­ла раз­вед­ка.

Что ж, что вы­мок под вет­вя­ми. Что бу­тыл­ка вред­ная.
Что тро­пи­ноч­ка лес­ная так ка­ча­ет, свет­лая.

Мо­жет, вся Зем­ля кру­гом в кос­мо­се ка­ча­ет­ся
и со мною, бу­ра­ком, лас­ко­во встре­ча­ет­ся…


24. КОНЕЦ РАССКАЗА   

С той по­ры, уже да­ле­кой, я за Ве­гой — не бы­вал.
И же­нил­ся, сла­ва бо­гу, бог мне де­вуш­ку по­слал.

Что бы ни бы­ло с Рос­си­ей — не хо­чу опять по­пасть 
к бе­лым, крас­ным или к си­ним. Бро­сил я хмель­ную страсть!

По­нял я: сре­ди пла­нет — за лю­бой Га­лак­ти­кой —
ни­че­го гу­ман­ней нет — сол­ныш­ка над Тар­но­гой!

Но и ду­шу что-то ма­ет, жить спо­кой­ней не да­ет.
Будто б кто-то — вспо­ми­на­ет, мне сиг­нал пе­ре­да­ет.

В лес за­хо­дишь — как жи­вое гля­нет де­рев­це...  В кус­тах —
ли­стья шеп­чут­ся с тра­вою. А в ию­не — да­же страх…
 
  Не­за­бу­док  вдоль за­бо­ра — удив­ля­ет­ся се­ло!
  Будто б не­бо из про­сто­ра про­ли­ло­ся, рас­цве­ло…

______________________________

с. Илезский Погост Тарногского района Вологодской области.
1992.

_______________________________________

КАК В КИНО.  Из откликов на поэму

Из рецензии Григория Гольштадта:

... Как Николай Рустанович смотрит на мир, - понятно, читая его стихи. Что впрочем, относится ко всем поэтам. Но его взгляд особенный и ни с кем несравнимый. Кроме таких, особенных, только ему присущих стихов, у него есть прелестная, полная юмора поэма «За Вегой. В гостях у завежан». Такую поэму было неплохо издать отдельной книгой, снабдив её цветными иллюстрациями. Думаю, что она будет пользоваться несомненным успехом, сравнимым с успехом поэмы «Про Федота-стрельца удалого молодца» Леонида Филатова. Для понимания текста, тем читателям, которые эту поэму не читали, поясню, что завежане – разумные негуманойды и при этом выглядящие, как растения. А землянин, который оказался на планете Веге, простой парень Витя, не дурак выпить и охочий до баб. Приведу небольшой отрывок-главку из этой поэмы:

 * * *

  — "В чем, скажите, ваш секрет изобилья нации?
Не дадите ли совет и рекомендации?"

  — "А секрет у нас суров! Мы себя увидели
 и однажды дураков, как клопов, повывели!"

  — "Но ведь их же, господа, невозможно вычислить!"
  — "Эта трудность — не беда, не беда для личностей!".
 
— "Распознали-то вы, как?.. — спрашиваю хитренько.
  — Кто не синенький — дурак? Кто дурак — не синенький?"

  — "Нет! Прибор у нас таков, он в большой секретности,
на клопов, на пауков… и от прочей вредности".

  — "Вы бы нам его на год, тот прибор, направили.
Ведь у нас — наоборот, дураков оставили!"

  — "Знаем, знаем…" — говорят, безобидно вроде бы,
а глядят в меня, глядят, глазками, смородово, —

и, в насмешку ли, в укор, слышу: — "Витя! Миленький!
Ни к чему вам наш прибор, сразу все погибнете!".

Засмеялись, заскакали, листьями обсыпали,
ветерками обласкали, запахами липлыми.

Старший Дуб, шумнув на всех, подкивнул мне пышно:
  — "Вся Россия, Витя, блеф, ставший миру лишним!
Дураков у вас-то — мало, мало в государстве,
но другое там настало… Недоумков царство!".

Помолчал я, посидел, кушая со вздохами.
Встал, частушки им пропел, проплясал с прихлопами

 Повскакали, заскакали, листьями засыпали
 окружили голосками, оглушили, хлиплыми.

Хочется привести всю поэму целиком, но это будет нонсенс. Просто советую читателям сайта «Стихи. ру. Рустанович» обратить на эту поэму внимание.
Кроме этого у Николая Рустановича имеются циклы гражданской поэзии, циклы об Армении, циклы мистической, эзотерической и религиозной поэзии. Да, впрочем, просто нужно открыть сайт, указанный выше.
Ещё я заметил, что, читая его стихи, меня начинает пробирать дрожь поэтического восторга. Иногда смысл его стихов ускользает, иногда он ясен, но всегда с тобой присутствует мысль – мир не так прост; что существуют люди-поэты, смотрящие на него совершенно другими глазами.