Не мешай мне упиваться этой липкостью,
Не мешай мне наслаждаться этой сочностью,
Не насилуй ухо скрипковою сиплостью,
Не грузи мой мозг беспечною порочностью.
Бедный Йорик после смерти плакати.
Заводные апельсины так оранжевы!
Обожравшись цитрусовой мякотью,
отрыгнешь мою кантату банджево.
Вспыхнет воздух озорными фитонцидами.
Загорчат на пальцах грейпо-маникюринки.
Апельсиновые горы, пирамидами,
затмевают наши пирсинги и тюнинги.
К нам слетятся под окно сякие бабочки,
на частотах их линяют и кукожатся.
Поперхнешься, спросишь – где же мои тапочки?
– мне от рыжести твоей совсем неможется.
И покатятся к чертям мои сокровища
под диваном лаз искать в нью-Марокканию,
и влетит в раёк на помеле уборщица,
заплетет сюжет про волость Тараканию.
И смешает с грязью все мои волшебности.
– Апельсины?.. – Ну и что, ведь – новогодие!
И заплачу я от собственной ущербности.
Но ворвется в дом забытая мелодия…
Йорик воет, в мой подол сморкается,
– хоть шутам грустить не полагается.
Твои "кубики"…
Мои подкожности…
Мир оранжев.
И отсюда сложности.