(поэма)
Я помню: мы сидели за столом,
В каком-то перепачканном бараке.
Была зима и выла за окном
Метель в ночи, и лаяли собаки.
Допив до дна наполненный стакан
И обводя жилище мутным взором,
Мне Юлий Цезарь говорил с укором:
«жизнь требует от нас потерь и ран.
Падут империи но мы оставим след
В истории, в которой правды нет».
Я промолчал. Горелка догорала.
И в алых отблесках дрожащего огня,
Мне на мгновение в потемках показалось,
Что это «камень» смотрит на меня.
Подев грибок и думая про май,
Ответил равнодушно, без уловок:
«рай на земле – дырявый наш сарай,
Когда земля полна перестановок.
Мы жжём мосты; за нами Рубикон;
Посеяв горе мы пожнём измену.
Тогда зачем вообще нам перемены?
Любой корчемник выгонит нас вон!
И став наследием далёкой старины,
Мы будем в новый век осуждены».
Но мутный гений, злобясь и чернея,
Ударил по столу и резко встав
Спросил, ко мне нагнувшись:
«ты, старея,
Скажи: жизнь – это вера иль устав?
Дурак сказал, что истина в стакане;
Я шёл путём, указанным богами».
Ответ мой: «слабость разума мы зрим
В час роковой. И чуждые величия,
Мы прячемся за грубые обычаи,
Не ведая, чего мы сотворим.
Но наших дел и помыслов тщета
Пойдёт на кОрысть этим лживым «ртам» ».
Он ткнулся в стол и снился ему Рим;
Ещё летели Мартовские Иды;
Вот Брут в проходе. Брут не подал вида,
Доверив довершить всё остальным.
Отчетливо звучащие шаги
походки твёрдой, мерили мгновения;
Не показав испуга и смятения,
Он осознал, что перед ним враги.