О-ох! А раны… Обширные, глубокие, рваные… Можно было сойти с ума… Осколки от пуль, гранат, снарядов в голове, в кишках, во всем теле. Вместе с металлом вынимаем из тела солдатские пуговицы, куски шинели, гимнастерки, кожаных ремней. У одного солдата грудь разворочена, сердце видно… Еще бьется, но он умирает… Делаю последнюю перевязку и еле сдерживаюсь, чтобы не заплакать. А он мне: - Спасибо, сестричка…
Самое невыносимое для меня были ампутации… Часто такие высокие делали, что отрежут ногу — и я ее еле держу, еле несу, чтобы положить в таз. Я не могла привыкнуть. Раненые под наркозом стонут и кроют матом. Трехэтажным русским матом. Я всегда была в крови… Она вишневая… Черная…
Мария Селиверстовна Божок, фронтовая медсестра.
Мой сон - о медсанбате
у фронтовой черты.
В нём скальпелей булаты
и ржавые бинты.
Смесь йода с формалином
и спирта с табаком.
Да замначмед Полина,
скулящая тайком.
Суровые хирурги,
гримасы бледных лиц.
Белёсые фигурки
снующих медсестриц.
Трагедий неизбежность
и горечь без конца.
Багровых швов небрежность -
кручиной на сердца.
Врачебная Голгофа,
понурая братва.
Людские катастрофы,
пустые рукава.
Повязки, гипс и вата,
боль, стоны, костыли.
Героев в медсанбатах
лечили как могли.
Людская вереница...
Шальная мысль во сне:
в прифронтовой больнице
страшней, чем на войне.