На побывку вернулся из смерти солдат,
слышит голос весёлого Бога:
"Ты откуда, детина, и скоро ль назад?
Что за думу несёшь мимо вех, мимо дат?
Видишь злато - греби на дорогу".
Отвечает солдат: "Ничего не возьму,
не хочу ни горчащего млека,
ни болящего сердца впридачу к нему,
ни надёжной тюрьмы, ни побега;
ни гордыни босяцкой, ни щедрых даров -
хоть от Бога они, хоть от века.
Я давно уже музыка, вечность без слов,
и не надо мне прав человека.
Человек шевелит золотым плавником,
прячет тайну вблизи уловимо,
держит флягу с вином и семейный альбом,
создаёт из ребра двойника на потом,
как запасы на долгую зиму.
У него - без конца и без края тоска,
всё - творенье руки, осыпанье песка,
вновь беда без конца и без края;
мне же в чашу - любая водица с лица,
а к чему прикоснусь - всё бессмертье, пыльца,
невеликая пыль золотая.
Человек разевает бессмысленный рот,
обживает печаль, как тетрадку без нот,
бьёт ножом в родниковое брюхо;
у меня же - безводье звенит и поёт,
а едва позову - подступает народ,
эти полчища зренья и слуха.
Я попробовал счастье - да скучно оно:
невод с рыбкой одной, неглубокое дно,
по-соседски глядит близоруко;
всё отдал - и не жаль разбазаренных дней,
берегу лишь зарубку от крепких цепей
да прозренье смертельного звука".