Моя история болезни проста.
До 30 лет, кроме наследственного косоглазия, бесконечных детских простуд, научивших меня рано и много читать, и пары-тройки миниопераций, меня совершенно ничего не беспокоило.
В последние годы, когда нагрузки и жизненные обстоятельства превзошли все ожидаемые и мыслимые, мне даже было чуть обидно, что я сильна, как лошадь, и могу всё это на себе вытянуть без проблем.
Началось всё с ухода мамы.
В то время в наш дом приходили разные люди: врачи, медсестры, сочувствующие. Но мне запомнились только двое: священник и врач. Видимо, потому что в тот момент были для меня одинаково волшебны. Оба были безупречны в своей работе и разговаривали с мамой так, словно она была жива. Она и была. Только никто, кроме меня, на тот момент уже в её жизнь не верил. Потому среди всеобщих соболезнований меня и тронули эти 2 прихода, ни в чём не пошатнувшие моего нежелания смириться со смертью.
Герои нашего времени… Молодые люди, выглядящие безупречно, говорящие оптимистично и вежливо, в меру строго. Берущие ответственность на себя, открытые, светлые, доброжелательные. Ничего лишнего.
Смерть, конечно же, случилась. А потом всё как-то очень быстро закрутилось. Работа, новые горизонты и стремления, поездки. И только постоянные простуды в редких перерывах между мероприятиями были неприятны мне и окружающим. С одной стороны всё вроде бы шло к светлым горизонтам. С другой я почему-то чувствовала себя всё слабее и неприкаяннее. И всё как-то не ладилось, незаметно, почти невидимо. В середине лета я приехала в долгожданный отпуск на дачу и просто слегла там. 2 недели мультиков и фентезийных фильмов с редкими вылазками в баню и поливкой цветов. Ничего не чувствовала, ничего не хотела. Если честно, я всерьёз думала, что так и сдохну на этом лоне природы. Но через 2 недели вернулось обоняние. И дальше я вроде снова ожила. В Москве быстро поглотилась новыми заботами, борьбой за справедливость и т.п. И только в какой-то момент на очередном мероприятии по борьбе с ветряными мельницами я поняла, что ничего не могу сказать от кашля.
На этом хватит об истории.
На приеме у терапевта медсестра спрашивает меня: «Вас к мужчине или к женщине записать?». В голове проскальзывает что-то знакомое: «Мужчина? Кажется, он симпатичный…»- и я говорю: «Мне всё равно».
Как странно… Есть люди, которые, не ведая, убивают… И есть те, кто лечит.
Уже через пару дней я сижу перед ним и говорю: «Вообще, я не знаю, зачем меня к Вам прислали», - и он отвечает: «Ничего, мы всё вылечим». Невидимый проблеск надежды и сомнения во мне. Я только вернулась из нескольких европейских стран с уверенностью, что в родной стране не осталось ничего хорошего, что будущее моё беспросветно, что жизнь не сложилась. К тому же я еще и заболела, а надо тянуть дальше на себе дом, сына, отца, любимую, но безденежную работу, свои амбиции… А он говорит «ничего». «Юля, Вы меня слышите?» Улыбаюсь про себя: «Сейчас мне припишут еще и проблему с ушами».
Мне ужасно неудобно, что он просит меня сморкаться при нём и извиняется, что придётся пить антибиотики. Я не пришла бы сюда, если б мне не было уже всё равно…
Я верю ему. И я приступаю к лечению. Я исправно прихожу на контрольные приёмы.
Сидя в очередях за очередным умным чтивом, наблюдаю: он разговаривает спокойно с перевозбужденной бабушкой, он подбадривает больных постарше и помоложе, он весело говорит с чьим-то ребенком… Женщины в очереди благоговейно делятся друг с другом: «Надо же, и анализ мой не потерян» - «Ну, так это человек такой – всё на месте».
Конечно, бывает и по-другому. Кто-то язвит: «Врач-то молодой. Я ему говорю, уколы мне нужны. А он мне: «Вы врач?» Конечно, я сама лучше знаю». Кто-то уходит. Кто-то злится. Иногда и сам он отмечает в разговоре, что жалоб больше, чем благодарности. Я вижу, что он курит, страдает давлением, пьёт кофе на бегу, болеет сам. Но это никак не отражается на его больных.
Эзотерики говорят, что все наши болезни от психики. У меня, к сожалению, предвзятое к эзотерикам отношение. Но когда я не выздоравливаю после антибиотиков, я открываю книгу и читаю о том, что насморк – это наша невысказанная боль и слёзы. И мне хочется плакать, потому что это правда. Но я не знаю, что делать с этим.
А вот он знает. На приёмах он бодрит и успокаивает, называет уши и нос «ушками и носиком», спрашивает, хорошо ли мне спалось сегодня. Давно уже никого не волновало, как мне спалось… Я работаю ночами, а днём создаю впечатление состоявшейся леди. И никто не говорит мне, что я красивая. Только вот врач говорит мне сейчас: «Вы у нас загадочная девушка. Ведь все красивые девушки загадочны?» Да, сложный вопрос…
Он подмечает по мелочам мои черты характера. Он предлагает новые и новые методы лечения. Он говорит другим врачам: «Главное, чтобы выздоровела». Мне странно и приятно осознавать, что это и правда может быть важным. Чтобы я выздоровела, продолжала жить. Не ради кого-то, чего-то, а ради своих не исполнившихся еще желаний.
Невольно вспоминается цитата из статьи академика Л. А. Дурнова: «Врач может решить все житейские проблемы, да и не только их». Это и правда так.
И во мне что-то оттаивает. Когда я всё-таки иду на поправку, он говорит: «Теперь можете наслаждаться жизнью». Наслаждаться? А что, в этом что-то есть… давно забытое…
Когда-то в детстве я зачитывалась учебниками старшего брата и с любопытством изучала череп, живший с нами в комнате полгода и будораживший мое воображение) Но когда в старших классах мама робко спросила, не хочу ли я стать врачом, я быстро ответила: «Вот еще! Будут мне все целыми днями ходить и жаловаться».
Когда мы видимся в последний раз, у меня уже нет причин жаловаться. Просто хочется лишний раз посмотреть на этого человека, понять, что же нужно ему самому. Конечно, приятно угодить с вином. Но куда интереснее понять, кто чем дышит, о чём мечтает. Я встречаю его усталым. «От смерти досмерти уставший, но — живой, Ура-ура… Ночные мысли и сердца почти пусты — Скорей бы в дом….» (с)
«Всё складывается. Работа, которую давно хотел, личная жизнь… какая она может быть у врачей?» Я даже немного злюсь про себя: самая расчудесная, я думаю, ведь вы столько отдаёте людям и уж точно умеете любить… Да и вас, наверняка, любят и окружают вниманием.
В последние годы я очень редко бываю одна. Обычное дело. Часто у меня есть лишь 15 минут наедине с собой, пока я иду с работы до дома через парк. По дороге на работу я чаще всего уже в размышлениях о работе. А вот по дороге домой уже надоедает. В эти минуты я иду через парк, по цветам, по желтой листве, по снегу – самые мои любимые 15 минут в сутках. Я думаю о вас. О всех тех, кто поразил моё сердце. Пытаюсь представить, какие эти люди на самом деле – я так мало их знаю… Что делают они сейчас? Счастливы или нет? Что питает их силами? Встретимся ли мы еще?
Я всегда знала, что смогу стать перед лицом болезни, смерти рядом с близким человеком и бороться до конца. Но я знаю немногих, кто принимал на себя ответственность за мою жизнь, вот просто так, по призванию. Пересекаясь с кем-то в жизни сложно сразу понять, что несёт в себе этот человек. А врач должен сделать это порою за 20 минут. Единицам удаётся.
«…если мы просто по лицу видим, что с человеком приключилась беда, нужно, как минимум, его отогреть, налить ему чай, разгрузить его, подарить ему ласку и заботу. Пока он жив, пока не случилось что-то ещё более страшное. Нужно остановиться, увидеть, всмотреться и встретиться с близким, любимым, дорогим нам человеком» (с)
«Юля, Вы не болейте». Конечно же, я не собираюсь болеть. Во мне снова жажда жизни и энтузиазм для воплощения всего невозможного, ощущение «со-мной-ничего-не-случится». Я в десятый раз говорю спасибо, и он смотрит непонимающе: «Я же толком ничего и не сделал»
А я иду и думаю, что тот, кто встает между тобою и болезнью, тобой и болью, тобой и бессилием, на самом деле отгораживает тебя от смерти. Даже если не знает об этом, как он. И нет более удивительного поступка для меня.
Да пребудет с Вами Бог и да хранит он Вас!