Как космос ни протяжен, мёртвый вздор,
горошиной посрамлена перина,
она ровна, недаром ведь Ирина,
коснеющей материи позор
не посягнёт на свет её души,
её светильник тьме недосягаем,
непостигаем и не облагаем
налогом мглы. Как жесты хороши,
неброски, гаснут, начавшись едва,
так движитель, что мимику слагает
в орнамент плоти, явственно влагает
в мои уста ворсистые слова.
Подшёрсток, мех, колеблемая ость,
текущая, скользящая пушнина,
души равнина с именем Ирина
и костью подавившийся не гость,
не житель, не жуир, но визитёр,
я знал его, он был порою мною,
равно бесстрастен ливню, хладу, зною,
простак к рассвету, вечером хитёр.
В один из дней сияние во лбу
оптической иллюзии над кровлей
займёт его последней рыбной ловлей,
пронзив крючком февральскую губу.
Прокравшись сквозь кончину февраля,
адепт авралов, враль, кораллов кровель
истолкователь, воркователь крови,
отторгнутою мамой для враля
под хмелем мая, запустив отцом
ничтожной клетки первое деленье,
все тяжкие узор хитросплетенья
взял на себя. Немеющим лицом
сквозь мягких складок рдеющую вязь
лишь пунцовея, ведь вполне доношен,
непрошен не был ни, тем паче, тошен,
но долгожданен. Обрамляла бязь
овал лица и склер пытливый взгляд,
а на перине, словно на витрине,
я ждал, сигнализируя Ирине,
что ей пора, ведь майские палят,
февральским предлагая: “Догоняй!”,
и сладкий яд, убойный и любовный,
агонией транслирует бескровный
финал. Ликуй, кликушествуй, пеняй...
Soundtrack: Harry Allen & The Bill Charlap Trio, D. Ellington, Sophisticated Lady.