Классика наоборот. Кабан фаталист

Геннадий Угренинов
      
                Кабан фаталист

                (по роману М.Ю.Лермонтова  «Герой нашего времени»)

                Сцена первая: «Знакомство с героем»

   Интерьер казачьего дома. Белёная стена, на ней ковёр, на ковре развешано оружие: ружьё, сабля, пистолеты, четыре кинжала.

   Голос за кадром :
- Сразу понятно: Кавказ, Лермонтов, ружья, пистолеты, пушка на крепостном валу. Ну, пушка здесь, конечно, не представлена: не вешать же пушку на ковер – стена обвалится. В общем, налицо военный быт, то есть не на лицо, в смысле физиономии, а по факту. Да что там: «ещё звенят гитары струны, а командир уже в седле…». Ведь речь о ком? – о герое нашего времени, да вот он и сам…

   На противоположной (справа от зрителя) стене освещается портрет офицера во весь рост. В правой руке у офицера - его фуражка, в левой – пистолет дулом вниз.
На заднем плане окно. Оно открыто. За окном «горы Кавказа», точь-в-точь такие же, как на коробках знаменитых когда-то папирос «Казбек». Снега на вершинах гор розовеют в лучах заката.

   Посередине комнаты сидит на походном складном стульчике штабс-капитан Максим Максимыч, в расстегнутом офицерском сюртуке, без эполет, в черкесской мохнатой шапке и с коротенькой трубкой в зубах. Один ус его обрезан, другой опущен до подбородка... Штабс-капитан привычным жестом проводит по правому усу, но дойдя до другого – рука замирает на весу. Досадливо машет рукой.

   Максим Максимыч покуривает и время от времени то вздыхает горестно, как бы вспоминая печальные события, то улыбается. В общем, штабс-капитан «предается воспоминаниям». Иногда дым из трубки так густ, что заволакивает вершины далеких гор.

   Максим Максимыч (указывая трубкой на портрет):
- Славный был малый, смею вас уверить, только немного странен…

   При этих словах над головой Максим Максимыча пролетает с жужжанием то ли шмель, то ли  пчела, а, скорее всего, обыкновенная муха.  Максим Максимыч провожает насекомое взглядом, а  на ожившем вдруг портрете офицер вскидывает пистолет и с левой руки стреляет в муху. Пуля сбивает шапку с головы Максим Максимыча, горы за окном вздрагивают от выстрела. Печорин делает шаг из рамы, дует в дымящееся дуло пистолета, прислушивается и, не обнаружив признаков жужжания, произносит:
  - Finita la comedia…

   Замирает в картинной позе, гордо вскинув подбородок.
Максим Максимыч поднимает сбитую с головы шапку, просовывает два пальца в простреленную пулей дыру, шевелит пальцами, демонстрируя размер прорехи, разводит руками, как бы говоря: «Сами изволите все видеть…». Вздохнув,  Максим Максимыч продолжает:
  - Да-с, с большими был странностями…  Другой раз сидит у себя в комнате…
               
                Затемнение. 

   Появляется столик у окна, ставня закрыта. За столом Печорин склонился над пасьянсом. Он в ужасе от расклада. Чувствует дыхание рока. Руки над картами, и как бы отталкивают то, что пророчат карты. Глаза безумны. Взгляд неподвижен.

   Голос Максим Максимыча, продолжающего рассказ:
  - Вот я и говорю, сидит, бывало, в комнате. Ветер пахнёт…
      
   От дуновения ветра из щели между ставнями со стола падает на пол карта. Печорин следит за её полётом. Крупный план: конечно, это дама пик. Лик дамы вдруг оживает и зловеще подмигивает Печорину. Печорин хватается за грудь, кашель сотрясает его тело.

   Голос Максим Максимыча:
  - Так вот, ветер пахнёт, уверяет, что простудился. Ставня стукнет – он вздрогнет и побледнеет.

   Печорин вскакивает, мечется по комнате, ищет, где бы спрятаться.

   Голос Максим Максимыча (продолжение рассказа):
  - А при мне ходил на кабана один на один…
               
                Затемнение. 

                Сцена  вторая: «Печорин и Кабан»

   Печорин в бурке, в мохнатой черкесской шапке, с огромным кинжалом в ножнах, с множеством  ружей за плечами (штук пять) и с длиннющим ружьём в руке. Герой не похож ни на охотника, ни на казака, ни на горца: он вылитый Робинзон Крузо с иллюстрации в книжке для детей.

   Крадущейся походкой Печорин кругами движется по сцене. Он настороже: козырьком приставив руку к глазам, всматривается вдаль, нагибается к земле, ища кабаньи следы (может быть, даже нюхает след).

   За Печориным следом плетется Кабан, которого охотник почему-то не видит, не слышит, знать не знает. Вставая на задние ножки, Кабан ощупывает многочисленные ружья охотника, со знанием дела оценивает достоинства и недостатки оружия (мимика, жесты). Забежав сбоку, Кабан однажды даже ухватился за ножны кинжала.
   
   Но нет: Печорин весь в поиске, он поглощен процессом охоты, он не замечает и даже, может быть, не желает замечать Кабана. Ещё не время настичь добычу!!!
Наконец, Кабан хватает за подол бурки и останавливает Печорина. Офицер  оборачивается, видит перед собой Кабана и, загораживаясь ружьем, пятится назад.

   Кабан:
  - Не боись, ваше благородие, не боись: вон сколько у тебя оружия. А если не секрет, и пистолеты прихватил?

   Несколько сбитый с толку,  Печорин кивает в знак согласия.

   Кабан:
  - Что-то я их не вижу, где ж они?

   Печорин показывает, что пистолеты за пазухой.

   Кабан (в восторге всплескивает передними ножками):
  - Вот он – русский офицер: открытость души, широта натуры! Ведь мог бы сохранить в тайне, а чуть я зазевайся – пиф-паф – пропадай моя свиная голова.
Удобно располагается возле пенька у ног Печорина. Жестом предлагает охотнику присесть.

   Кабан:
  - Да ты присаживайся, ваше благородие: я дома, ты у меня в гостях.

   Печорин пытается сесть на пенёк, но ружья за спиной и кинжал между ног не дают ему этой возможности. Печорин даже зависает в воздухе, упираясь в землю прикладами многочисленных ружей. Однако, Кабан довольно ловко помогает охотнику управиться с оружием и усаживает его (во время этой операции Кабан ловит и ставит на землю ноги Печорина, разбирается с его непослушными ружьями и т.д.), в общем, Кабан явно благонамерен и относится к Печорину, как к неразумному дитяти.

   Наконец, ружья составлены (Кабаном) в козлы и Печорин усажен на пень.

   Кабан:
  - Так ты, значит, охотник, ваше благородие? (Печорин кивает). А где же тогда твоя фляга?

   Печорин достает из-под бурки флягу, а Кабан, откуда-то из-за пня - что-то вроде собственной чарки и для дезинфекции дует в неё.  Готово, чистая! Подставляет чарку Печорину.

   Кабан:
  - Наливай, ваше благородие. За встречу. (Печорин отвинчивает крышку, наливает

   Кабану в чарку и себе в крышку). Так сказать: «Поднимем бокалы, и сдвинем их разом!» Короче, будем!  (чокаются и пьют).

   Кабан, опрокинув чарку, делает выдох, трясет башкой, помахивает передним копытцем перед пастью и занюхивает мухомором.

   Кабан:
- Ох и крепка, ох и забориста! Ну, уважил! А то тут, намедни, твой начальник, усатый такой, охотился на меня – ну это же никуда не годится,  ну ни в какие ворота. Срам да и только…   

                Затемнение. 
         
                Сцена  третья: «Максим Максимыч и Кабан»

   Кабан сидит на пеньке с рашпилем и огромными ножницами (может быть кровельными).  По всей видимости, наводит блеск на копытца передних ног, иначе говоря, делает маникюр.  Всё это выполняется манерно: кабан отводит копытце в сторону, оценивает результат работы, что-то там ещё немного подпиливает, подстригает. Опять отводит от глаз копытце. Временами то оглаживает, то наоборот ерошит свои щетинистые бакенбарды. Словом, Кабан – денди.

   Появляется Максим Максимыч. В руке ружьё. Идет по следу вокруг пня. Кабан с интересом наблюдает за перемещениями охотника, поворачиваясь на пеньке, как на вращающемся табурете. Даже убирает с дороги штабс-капитана кровельные ножницы и подтягивает к животу заднюю ногу. Наконец,  Максим Максимыч обнаруживает добычу и готов навести ружье, но Кабан жестом останавливает охотника, спокойно подымается с пенька и излагает свои условия.

   Кабан:
  - Пусть так: один на один. Значит, дуэль. На шести шагах, иначе я не согласен.
Максим Максимыч явно ошарашен, но кивает в знак согласия). Превосходно, ваше благородие. Возражений нет: дуэль!

   Проявляя завидное проворство и деловитость, Кабан отсчитывает шесть шагов и отмечает свою позицию, кладя на землю рашпиль и ножницы. 

   Кабан:
  - Итак. Кому начинать? (Достает из-за щеки монету). Бросим жребий (бросает). Орел!

   Максим Максимыч:
- Решка.

   Нагибаются над упавшей монетой.

   Кабан:
  - Ты счастлив, тебе начинать: «Паду ли я стрелой пронзенный, иль мимо пролетит она…»  (с явным удовольствием цитирует поэта. Становится в шести шагах от штабс-капитана, как заправский дуэлянт, прикрывшись огромными ножницами и рашпилем, заменяющими ему дуэльный пистолет).

   Штабс-капитана кладет ружье на пень, достает из-за пояса пистолет, целится, спускает курок: щелчок – осечка.

   Кабан (подходя к Максим Максимычу):
  - Сразу видно: магометанский пистолет. Эти азиятские курки часто осекаются, если дурно смазаны. Признаюсь, не люблю их винтовок: приклад маленький, того и гляди щетину (трогает свой бакен) подпалишь. Ну, лады. Теперь моя очередь. (Пощелкивает ножницами, но без угрозы, а как бы пребывая в задумчивости). А знаешь, ваше благородие, я отходчив: доставай флягу, может, поладим без репрессалий (слово «репрессалии»  Кабан произносит  с явным удовольствием и гордостью за свою просвещённость).

   Максим Максимыч:
  - Не пью, дал заклятье, когда ещё был подпоручиком.

   Кабан (не теряя надежды):
  - И с тех пор ни грамма!? А баклажечку захватил с собою – для друзей? 

   Максим Максимыч:
  - Ни-ни.

   Кабан (вскипая):
  - Зачем же тогда на охоту ходить: ведь это же что получается? – надругательство над священными традициями… И кощунство! Трезвенник выискался!
Гонится за Максим Максимычем, грозно щелкая ножницами.

                Затемнение. 
         
                Сцена  четвертая: «Дружеская беседа»

   Печорин слегка в подпитии, но вполне владеет ситуацией. Кабан, наоборот, явно перебрал.

   Кабан:
  - Эх, ваше благородие: «И скучно, и грустно, и некому руку подать…» (глядит на своё правое переднее копытце). Ну, пусть не руку… Вот взять хотя бы меня: бродишь тут бродишь, а кругом одни свиные рыла. Да что там… (машет передней ножкой).

   Печорин наливает. Пьют.

   Печорин:
  - Верно, верно. Одиночество среди толпы – как это мне знакомо. Вот, бывает,  «выхожу один я на дорогу», а спроси меня, зачем вышел на эту самую дорогу? – Не отвечу. Особенно, если «с винцом в груди».

   Наливают. Пьют.

   Кабан (не без некоторой игривости):
  -  Но, ваше благородие, ведь все-таки случаются в жизни минуты, так сказать, отрады и восторга… Положим…, обнаружится рядышком свинка – такая розовая, такая, как бы это выразиться, магнетическая…   

   Печорин:
  - Да – да, «но вечно любить невозможно».

   Кабан:
  - Так точно, ваше благородие, не то, что вечно, а сколько-нибудь долго и то не получается.  Даже перед свинкой как-то неудобно…

   Наливают. Пьют.

   Печорин:
  - Не горюй, «вся жизнь, как посмотришь с холодным вниманьем вокруг – такая пустая и глупая шутка… ».

   Кабан (хочет налить из фляги, но – ни капли…, встряхивает флягу - пусто):
  - Если бы просто шутка, а то ведь пустая, совсем пустая (снова встряхивает флягу). В общем,  кирдык. Я вот, ваше благородие, с некоторых пор «гляжу на будущность с боязнью». (Печорин разводит руками, как бы не вполне одобряя такую постановку вопроса). Вот взять, хотя бы твоего одноусого начальника или, положим, его казака – ну как ружьё у них когда-нибудь выстрелит, то есть не даст осечки, ну как не промахнутся они в меня. За что это, спрашивается, мне: «За жар души, растраченной в пустыне, за всё, чем я обманут в жизни был?...».

   Печорин:
  - Напрасные страхи, трепыханье. Пока не приспел срок – живи себе спокойно, потому что на всё есть судьба, рок, фатум, иначе - предопределение. Ты веришь в предопределение?

   Кабан (мотает пьяной свиной башкой):
  - Не могу знать, ваше благородие.

   Печорин:
  - А ты послушай. Сидим мы как-то с поручиком Вуличем, наскучив бостоном и бросив карты под стол, ну и зашла у нас речь о предопределении: что только не придет в голову, когда засидишься заполночь…

                Затемнение. 

                Сцена  пятая: «Фаталист»

   Та же комната, что в первой и второй сценах, но вместо письменного стола, карточный (зелёное сукно), а над окном висит офицерская фуражка. За столом Печорин и Вулич (под столом ворох игральных карт). Портрета Печорина, разумеется, нет.

   Вулич (чернявый офицер, родом серб - резковатые манеры):
  - Согласен испробовать на себе, может ли человек своевольно располагать своею жизнию или каждому из нас заранее предназначен роковой час.

   Печорин:
  - Предлагаю пари. Утверждаю, что нет предопределения. (Высыпает горку червонцев на стол).

   Вулич (продолжает глухим голосом):
  - Держу (кладет на стол монеты, подходит к стене, снимает с ковра пистолет, садится за стол).

   Вулич (продолжает):
  - Господин Печорин, возьмите карту и бросьте вверх (карта – червонный туз – взлетает кверху, Вулич приставляет пистолет к виску и в тот момент, когда карта, трепеща в воздухе, касается стола, Вулич нажимает курок: осечка).

   Печорин:
  - Слава Богу, я проиграл (подвигает Вуличу горку проигранных червонцев).

   Вулич:
  - Посмотрим, однако же, заряжен ли пистолет (взводит курок, целится в фуражку – выстрел, дым заполняет комнату. Печорин снимает фуражку: она пробита в самой середине. Показывает фуражку Вуличу).

   Вулич (продолжает):
  - Итак, мой час ещё не пробил.

                Затемнение.
 
                Сцена  пятая:  «Кабан  фаталист»

   Печорин:
  - Как видишь, все страхи твои напрасны: прошлая осечка у штабс-капитана была предопределена. Кстати, ты можешь хоть сейчас направить на себя, ну, положим, вот этот пистолет и нажать курок: уверен, опять будет осечка, тем более, что я с тобою, как говорится  «наедине  с тобою, брат», да ещё, сам знаешь, эти азиатские курки… - в общем, никакого риска. Ну, так как? «Натура – дура, судьба – индейка, а жизнь – копейка»? Испытаем!

   Кабан согласно трясет пьяной башкой, берёт из рук Печорина пистолет и приставляет дуло якобы к сердцу, но с правой стороны. Печорин дружески поправляет Кабана - фаталиста, указывая, где у того находится сердце. 

   Кабан согласен, громко икает:
  - Извиняюсь (стеснительно прикрывает передним копытцем пасть, при этом дуло пистолета у него соскальзывает под левую подмышку).

   Печорин (продолжает):
  - Бросаю монету, как только упадет на пенёк или на землю – нажимай курок!

   Бросает монету. Выстрел. Кабан валится с пенька.

   Печорин:
  - Ну вот, готов! (пытается приподнять Кабана) Но туша нелегка: пора пойти покликать казака.

                Затемнение.   

                Финальная сцена: «Happy end»

   Кабан лежит посередине какого-то сарая.  Лежит на спине, голова запрокинута, передние и задние ножки его связаны и торчат вверх. Под перевязь продета суковатая жердь. Шерсть под левой кабаньей ножкой основательно подпалена.

   Кабан (не шевелясь):
  - «… с свинцом в груди лежал недвижим я…»

   Тяжко вздыхает, пытается избавиться от пут. Не сразу, но ему удаётся освободить передние ножки. 

   Кабан (потирает места, которые были перетянуты верёвкой, обнаруживает опаленную шерсть под левой ножкой):
  - «С свинцом в груди и жаждой мести, поникнув гордой головой!…»

   Кабан (обнюхав опалённый участок, пытается встать, но чуть не падает – задние ножки еще связаны. Начинает распутывать и их, временами прерываясь на монолог):
  - Так лопухнуться! И на чем - на фатуме! А все это зелье – напился как последняя свинья (подумав), точнее, свин. А офицер-то, каков офицер! И как после этого верить людям? «Людей известно вероломство» (потрясает копытцем, как кулаком, в сторону незримых «вероломцев»). Как там у поэта? «Клянёт он мир, где вечно сир. Коварность, зависть и любовь»... Хотя, вот от любви бы я не отказался (мечтательно подпирает передним копытцем морду). «Люди к друг другу зависть питают; я же напротив…». Мне бы сейчас для восстановления душевного равновесия миловидную свинку, такую этакую … (окончательно распутав задние ножки).

  - Ну, довольно: размечтался! Пора бежать отсюда! «Отворите мне темницу, дайте мне сиянье дня»... (Заглядывает в оконце, пытается протиснуться – слишком узко). Или как там ещё у поэта: «Я ищу свободы и покоя!» (Толкает дверь - заперто.
   
   Натыкается в углу на бутыли из-под чихиря. Радостно потирает копытца). «Я б хотел забыться и заснуть». (Поднимает одну, другую, обнаруживает,  что они пусты, с безнадёжным видом опускает бутыль и садится на пол.) 

   Кабан (продолжает):
  - Вот так всегда: только подумаешь о приятном, только, как бы выразиться, воспаришь ... Меня поймут те (обращается к зрителю), «кто в жизни чувствовал напрасно и жизнию обманут был?» . Ну, казалось бы, что проще? Всего-то… оставить хотя бы на донышке, а лучше до пробки. (Сидит на полу с обречённым видом, обнимая пустую бутыль) «Мой крест несу я без роптанья: то иль другое наказанье?.. У бога счастья не прошу (посмотрел на бутылку, тяжело вздохнул) и, молча, зло переношу…».      

   В правом затемнённом углу сарая за всем происходящим, затаив дыхание, наблюдает молоденькая аппетитная Свинка. До поры её не видно, но солнечный зайчик из узкого окна постепенно перемещается в её укромный уголок. Внешний вид Свинки: коротенькая юбочка, розовый топик, виден пирсинг на пупке и тату на ляжке. Тату похоже на клеймо, каким метят домашний скот. По манерам и одежде Свинки сразу можно угадать в ней провинциальную  простушку, пытающуюся подражать столичным фифам. 

   Как только Кабан замечает в углу сарая Свинку, его осанка и речь резко меняются: из похмельного свина он превращается в светского денди.  Продолжает свой монолог, якобы не видя Свинки:
  - «И скучно и грустно, и некому руку подать в минуту душевной невзгоды…
А годы проходят – всё лучшие годы! Любить… но кого же?» (во время монолога Кабан прячет бутыль за спину, принимает картинную позу). Так одиноко в Большом Лесу! Ни поговорить, ни поделиться сокровенным. А родственной души и подавно не сыскать. (поднимается с пола). «Не знал я друга средь зверей, везде один, природы сын…» (покосился на Свинку, проверяя, какое произвёл впечатление). И вообще:  «В душе моей, как в океане, надежд разбитых груз лежит».

   Кабан по-светски шаркает ножкой, задевает бутыль - бутыль разбивается. Посмотрев на осколки стекла, резюмирует:
  - Именно надежд, именно разбитых.

   Свинка от звука разбитого стекла вздрагивает, опрокидывает пустое ведро, тем самым окончательно выдав своё присутствие. Делать вид, что он не замечает Свинки, теперь Кабану уже не имеет смысла. 

   Кабан (изображает удивление и восхищение, при этом старается незаметно отодвинуть ножкой осколки бутыли):
  - Как?! Такая молодая,  такая прелестная особа и в таком неприглядном месте?!

   Свинка (нерешительно выходя из своего укрытия):
  - Живу я тут. А ты (поправляется), Вы кто?

   Кабан (поправляет на голове воображаемую шевелюру):
  - Я жертва обстоятельств, дитя моё. Так бывает.
      
   Свинка (теперь заметно, что у неё во рту жвачка):
  - А-а-а… Типа, упал, потерял память, очнулся, гипс.    

   Кабан (обращается к зрителю, без пафоса):
  - «Печально я гляжу на ваше поколенье. Его грядущее иль пусто, иль темно». А тут (кивает в сторону Свинки) точно темно. (Свинка неловко задевает жестяное корыто, раздается звон железа). «Да-а-а… пусто…, до звона пусто».
 
   Кабан (продолжает, уже обращаясь к Свинке):
  - Именно так и случилось. Пришёл в себя и уязвлён. Как я здесь оказался?!
 
   Свинка (продолжая жевать жвачку):
  - А тебя, (поправляется), Вас казаки на жерди приволокли. А потом смотрят – ты, типа,  живой. Только сбоку подпалённый (оживляется, начинает жестикулировать передними ножками). Ну, и материли поручика ихнево: типа, «охотник, мать его». Кино, да и только.

   Кабан (обращаясь к зрителю):
  - «Однако все её движенья, улыбки, речи и черты…
   Так полны чудной простоты».

   Кабан (продолжает, обращаясь к Свинке):
  - Милое дитя, не наскучило тебе здесь тратить свои лучшие годы? Мир вокруг так огромен и прекрасен!
      
   Свинка:
  - Да, я б слиняла отседова. А куда бежать? В «Хоромы-2», што ли? Там таких и без меня навалом.

   Кабан (к зрителю):
  - Всем хороша, пока рта не раскроет. Ну, что ж. Попробую тронуть её сердце. 

   Кабан (Свинке):
       - «За жар души, растраченный в пустыне,
         Наградою моею стань отныне...»      

   Свинка (хохотнув):
  - Ну, ты выдал! То про океан надежд, то про жар пустыни. Это ты про Египет, што ли, намекаешь? Клёво! И говоришь прикольно. Сам придумал? Поэт, типа?

   Кабан (гордо выпятив грудь и откинув назад воображаемую шевелюру):
  - «Нет, я не Байрон, я другой» - это всё из классики. А юная прелестница интересуется классикой?
   
   Свинка:
  - Неа. Я в классе на последнюю парту спецом садилась, чтоб к доске училка не вызывала. Но стишки могу выдать (Подумав): «Ты целуй меня везде, восемнадцать мне уже…» (Жестикулирует, начинает пританцовывать под звучащую музыку, отбивая ритм). А-а-а… дальше не помню. 

   Кабан (Свинке):
  - «С отрадой тайною и тайным содроганьем, прекрасное дитя, я на тебя смотрю»… 
      
   Свинка (продолжает):
  - Чё на меня смотреть, я не кино и не телик.
 
   Кабан:
  - «Мы случайно сведены судьбою, мы себя нашли один в другом»
   
   Свинка (к зрителям):
  - О, прикалывается, перец.
    
   Свинка (Кабану) - под  мелодию песни Киркорова:
  - «Папик мой, я твоя свинка. Катер мой, я пассажирка. Я ночами плохо сплю, потому что я (к зрителям) слинять отседова хочу!»

   Кабан:
  - «О мне ль не знать губительных страстей»
    
   Свинка (тоже стихами):
  - «Как бы мне влюбиться, чтоб не ошибиться…»

   Кабан:
  - «И как Божии птички, вдвоём. Мы в широкое поле порхнём»
 
   Свинка:
  - «Забирай меня скорей, увози за сто морей»

   Кабан:
  - Но как выбраться отсюда?
   
   Свинка (толкает маленькую дверь в том углу, где она вначале скрывалась):
  - Чё проще. Линяем!

   Взявшись за руки, скрываются, еле протискиваясь в узенькую дверь.

   Голос за  кадром:
                Вот вам превратности судьбы,
                А мы по-прежнему слабЫ,
                Вернее, сл;бы… Только смех
                Остался нам один на всех.
 
                Конец                05.2013