У смерти есть свой час, своя секунда,
Смерть – это лишь хлопок одной ладони.
Не душит шарф, не действует цикута,
Вот исчезает тихо тога Брута,
Тускнеет блик на золотом жетоне.
Харон подгонит лодку, кинув трапы,
Опять за вёсла сядет, хмурясь молча.
А ты, вдруг вспомнишь, как ходили с папой
Смотреть, как у пруда большие жабы,
Затеяли свиданья лунной ночью.
Ты вспомнишь виллу, с окнами на север,
Где Юлия светильник запалила.
Душисто пах на склонах римских клевер,
И в сумерках мелькал павлиний веер,
Что значило - вновь стражу подкупила.
Потом – Сенат, триумвират, дебаты…
Потом – как наглых галлов гнал по Сене…
Какие в Галлии сейчас закаты?
И где твои вчерашние солдаты?
И как там вилла, с окнами на север?
У смерти есть свой довод: долг, привычка –
То, с чем смирялись миллионы прочих.
Жизнь – как строка в законе, где кавычка –
Всего лишь интересов разных стычка.
Закрой лицо. Пошёл корявый почерк
Что ж, Vale! Ну, а дальше длинный прочерк…