ком в горле, страх - в доле,
ему выпало сто из сотни,
Старик декабрь, ты алчешь крови
и белый снег чернее копей
подземных княжеств, оставим няшность
бухим подросткам на батареях
в парадняках, оставим нежность,
всем тем кому, она нужнее,
оставим крылья бескрылым нимфам,
оставим сердце в алтарной чаше,
услышь, услышь мои молитвы
о муке долгой, о ноше тяжкой,
о мире, что слетел снежинкой,
мне на язык щенячье-алый,
о небе, пролитом на джинсы
из смятой банки "черновара",
об облаках, что были выше
и небосклоне, он был синим,
синее высильков из книжки
над нами реял парусиной
в безвременье ушедших кайтов,
несущих в воздух чьи-то души,
теперь он сер, как заячьи лапы
в твоей охотничьей избушке;
прости меня, я не сумела
подобной стать мечу и ветру,
огню, рожденному омелой
и божеству терновых репьев,
мне четверть века, нет, я старше,
я - тень бесцельных воплощений,
я - прах бессонницы вчерашней
и кости завтрашних мучений,
я плоть от плоти кельтских фейри,
и мне ль невольницей России
метаться по астральным дебрям
в надежде снова стать всесильной?
и мне ли - мху на сером камне
и пене волн и песне чаек -
быть запертой в прогорклой спальне
и год за годом ждать в отчаянье
хоть весточки из дольних далей,
хоть ласточки на подоконник,
хоть веточки еловой, малой,
как неродившийся ребенок,
хоть горсточки - Декабрь-старец,
на жгучий хлыст сменивший посох,
земли с холмов друидских таинств -
на крышку из дубовых досок?
молю, мои грехи бесчетны,
я искупала их в скитаньях
по темным капищам и тропам,
по лабиринтам твоих фавнов,
по клеткам грязного паркета,
мечтами пачкала обои,
а кровь сочилась, словно Лета,
и уносила все с собою;
и вот омытая, как в морге,
я на морозе босоногой
бреду, свечу прикрыв ладонью,
за караванами убогих
и обреченных и отпетых,
задохшихся в дыму кадильном,
ослепших от метели летней
и озверевших от бессилья,
и ты, лишь ты ведешь нас свитой
к порогу новых испытаний,
прошу, услышь мои молитвы,
безжалостный Король-Декабрь.