Строками этого стиха разрежу года пуповину,
макая пьяное перо в портвейн… дрожащею рукой,
жаль, что от литра коньяка осталось меньше половины
и друг, наряженный Пьеро, к салату прикорнул щекой.
Храпит усталый Дед Мороз, накрывшись новогодней ёлкой
и очумевший, пьяный кот копается в его мешке,
бычки от хитрых папирос передружились с тёплой водкой
и проводив ушедший год, лежат в гераневом горшке.
Погибла рыба в заливном, покинув битую тарелку,
гитара новая грустит… с большой пробоиной в борту,
петарды за моим окном с утра включили перестрелку,
а я пытаюсь победить причину сухости во рту.
Великолепный холодец, презрев законы притяженья
благоухая чесноком, застыл на бледном потолке,
я совершаю наконец неловкие телодвиженья -
глотаю рюмку с коньяком, узрев засосы на пупке.
Лежит на праздничном полу, пустая тара из-под водки,
а на постели, под бельём - чужая, бабская нога,
в помеченном котом углу заснули рваные колготки,
а за стеною «Чай вдвоём» мычит про тёлок и югА.
Пульт от ТВ дрожит в руке – похмелью учат фарисеи,
по всем каналам бу-бу-бу, листаю сетку передач.
Фу! В светло-синем огоньке танцует Боря Моисеев
и расчехлил свою трубу намакияженный Трубач.
Бунтуют печень и живот, жизнь вызывает отвращенье -
(дружки зовут меня с собой, мол, на троих сообразим.)
Суров и страшен Новый год и, не смотря на отравленье,
дрожащей, слабою рукой толкаю двери в… магазин.