Привычка расшаркиваться перед всякими отечественными акулами была завещана нам нашими же премудрыми пискарями ... "
Из несказанного М.Е. Салтыковым-Щедриным
Несказаницы. Что это ?
http://www.stihi.ru/2011/12/23/9481
***
Краткое содержание "Премудрый пискарь" Салтыкова-Щедрина М.Е.
Отец и мать у пискаря были умные, прожили долго и завещали сыну смотреть в оба. Огляделся пискарь — везде его подстерегают опасности: «всякая рыба его заглотать может, а он никого заглотать не может». Да что рыба! Даже водяная блоха способна «в хребет впиться и до смерти замучить». «Даже свой брат пискарь — и тот, как увидит, что он комара изловил, целым стадом так и бросятся отнимать. Отнимут и начнут друг с дружкой драться, только комара задаром растреплют». Ну, конечно, и человек тоже угрожает жизни пискаря всеми придуманными им снастями.
Старик-отец рассказывал пискаришке, как и сам он «чуть-чуть в уху не угодил». Поучения пискарь-сын запомнил и решил, что «надо так прожить, чтобы никто не заметил». Выдолбил он себе носом хитрую норку и затаился в ней. Ночью решил «моцион делать» (двигаться), а днем «сидеть в норе и дрожать». Страху пискарь все равно натерпелся: то рак у норы стоял, то щука. Но пискарь «не вышел из норы, да и шабаш ». Семьи пискарь не завел — « как бы только самому прожить!»
«И прожил премудрый пискарь таким родом с лишком сто лет. Все дрожал, все дрожал. Ни друзей у него, ни родных; ни он к кому, ни к нему кто. В карты не играет, вина не пьет, табаку не курит, за красивыми девушками не гоняется — только дрожит и одну думу думает: «Слава богу! Кажется, жив». Щуки и то его стали хвалить: «Вот кабы все так жили — то-то бы в реке тихо было!»
Но перед смертью («Жил — дрожал, и умирал — дрожал») ему стало страшно от бесполезности и пустоты его жизни: «Какие были у него радости? кого он утешил? кому добрый совет подал?..» И никто его премудрым не называл. А только дураком, остолопом и «срамцом». Зачем беречь постылую, никому не нужную жизнь?
***
Толковый словарь Ожегова
расшаркиваться
Толкование Перевод
расшаркиваться
РАСШАРКАТЬСЯ, -аюсь, -аешься; сов.
Толковый словарь Ожегова. С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. 1949-1992.
РАСШАРКАТЬСЯ См. также в других словарях:
РАСШАРКИВАТЬСЯ — РАСШАРКИВАТЬСЯ, расшаркиваюсь, расшаркиваешься. несовер. к расшаркаться. Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935 1940 … Толковый словарь Ушакова
Расшаркиваться — несов. неперех. 1. Раскланиваться, шаркая ногой. 2. перен. разг. Проявлять излишне почтительное, подобострастное отношение к кому либо или к чему либо. Толковый словарь Ефремовой. Т. Ф. Ефремова. 2000 … Современный толковый словарь русского языка Ефремовой
расшаркиваться — расшаркиваться, расшаркиваюсь, расшаркиваемся, расшаркиваешься, расшаркиваетесь, расшаркивается, расшаркиваются, расшаркиваясь, расшаркивался, расшаркивалась, расшаркивалось, расшаркивались, расшаркивайся, расшаркивайтесь, расшаркивающийся,… … Формы слов
расшаркиваться — расшаркиваться, аюсь, ается … Русский орфографический словарь
расшаркиваться — (I), расшаркиваюсь, ваешься, ваются … Орфографический словарь русского языка
расшаркиваться — см. расшаркаться; аюсь, аешься; нсв … Словарь многих выражений
расшаркиваться — 3.3.2., ОСМ 2 … Экспериментальный синтаксический словарь
Мищенко принялся расшаркиваться с улыбкой, обнажавшей бледные десны обеих челюстей. Куприн, Олеся … Малый академический словарь
расшаркаться — аюсь, аешься; сов. (несов. расшаркиваться). 1. Раскланяться, шаркнув ногой. Постой! Я сам представлюсь! сказал Марк, вскочив с кресел, и, став в церемонную позу, расшаркался перед Райским. И. Гончаров, Обрыв. С Машею встреча была неловкая и… … Малый академический словарь
РАСШАРКАТЬСЯ — РАСШАРКАТЬСЯ, расшаркаюсь, расшаркаешься, совер. (к расшаркиваться). Раскланяться, поклониться, шаркнув ногой. Почтительно расшаркался. || перен., чаще несовер. Проявить почтительно подобострастное отношение к кому чему нибудь (разг. пренебр.).…
***
shark ( English ) акула
***
04 июля 2014, 09:09
Алексей Муравьев
Эсхатология разлома
В поисках разлома
Мы привыкли считать, что в обществах того типа, которые и выступили на сцену новой европейской истории, существуют линии трансформационных разломов. Эти линии обозначают контуры будущих трансформаций и в некоторых случаях - трансформаций катастрофических. Про нашу Россию мы привыкли считать, что с одной стороны, она «слишком уникальна», а с другой – трагична и даже местами безысходна. В любом случае, очевидно, что у нее есть линии разлома, но непонятно, где они проходят и что от чего отламывают. И тем более непонятно, что за общество из этих трансформационных линий вырисовывается. Теория разломов, трансформационных катаклизмов и катастроф может существовать в разных формах (моделях). В истории идей, философии и богословии принято называть это «эсхатологией», т.е. теорией предельных точек.
В недавней лекции А.А. Аузана о культурных кодах прозвучала мысль, что для каждого цивилизационного типа характерен свой набор культурных кодов, причем недоучет этих кодов приводит рано или поздно к срыву модернизации и к нарастанию стагнационных тормозящих процессов в экономике. Примерно то же происходит и в социальной сфере, однако тут все сложнее с целью и методами. Модернизация социальных отношений происходит, однако если в одних сферах она явно позитивна, то в других (модернизация этики, религии) - это довольно противоречивый процесс, в ряде случаев приводящий к нарастанию деструктивных явлений и появлению тенденции к саморазрушению. Эволюция общественной морали и вовсе скользкая тема, которую сложно и невозможно оценивать в бинарной логике, чему свидетельством недавние споры о геях, месте семьи, религии и т. д.
Пока укажем для ясности, что если модернизация экономики - это благо (= повышение благосостояния и уровня жизни), то это не всегда означает, что модернизация социальных и этических отношений - такое же благо. В любом случае, этический прогресс - вещь недоказанная и не вполне ясная, если только не сводить этику к сумме социальных навыков. Но в связи с культурными кодами выскажем и гипотезу, что линии разломов социальной ткани связаны с этими кодами и даже, в определенном смысле, предопределяются ими. Вот как выглядит примерный расклад по этим кодам:
Культурный код
Линия разлома
Возможный результат модернизации
Трансцедентальная безлично-общинная вера
Антирелигиозная борьба (атеизм)
Рациональная индивидуализованная вера
Семиотизм (высокая символьность) всей жизни, «обрядовость»
Десакрализация, десимволизация
Разграничение сакрального и профанного
Имманентистская мораль
Аморализм (отрицание религиозной морали)
Личная дифференцированная моральная ответственность
Традиционность, архаизм
«Модернизм» (тотальная инновация)
Инновационность и традиционность параллельны
Неформальные договоры
Аномия (несоблюдение договоров)
Формализация договорных отношений
Обобщенная ответственность
Ответственность класса, массовые репрессии
Индивидуальная ответственность (добросовестность)
Отдельная жизнь имеет малую ценность
Коммунитарная организация (коллективная личность)
Подавление личности системой
Автономия личности
Гомогенность общества
Жесткая сословность (два изолированных кластера)
Солидаризация
Теократия (сакральная невыборная власть)
Деспотизм / тирания
Выборная представительная власть
В последней колонке отражен некоторый возможный или частично реализованный результат трансформации. Если говорить в общем, здесь помещены как те коды, которые реализовались в русском старообрядчестве, так и те, которые считаются целью, задачей модернизационной трансформации.
Если повернуться в сторону культуры и социальной психологии, то понятие разлома потеряет четкость и ясность. Разломы проходят «по людям» и маркируются культурой. Скажем, отказ от религиозной морали сперва выступает как индивидуальная история в одной семье, затем обобщается до всеобщего тренда, а маркируется примерами успешной безрелигиозной этической позиции. И уже в таком маркированном виде они становятся предметом обсуждения. Ценность жизни становится яснее, когда постоянно присутствует рассуждение и размышление о смерти. И разломы, распады, прежде чем попасть в это культурное пространство, должны культурно наблюдаться в социуме уже некоторое время, прежде чем их заметят обсуждающие.
Впервые эту проблему поставил П. Я. Чаадаев с присущим ему профетическим пафосом. Он задал вопрос, что у нас «пошло не так» и где. Тем самым он проблематизировал тему разлома, которая в его постановке звучала как катастрофа, что обычно объясняется поражением декабризма. Впрочем, вне зависимости от декабризма и его трагической судьбы образованное сословие России стало привыкать к мысли, что у нас что-то не так, что-то случилось трагическое и неправильное. До идеи сторон неправильности, тех, кто от неправильности особо, более других, пострадал, было еще несколько шагов. Однако, когда они были сделаны, "Герцен развернул революционную агитацию" и был назван главный пострадавший - русский народ. Проще говоря, надо искать "черную дыру" Чаадаева в том месте, где народ выступил как отдельный страдающий субъект. Так в русской мысли был задан главный вопрос, и он был еще не о "что делать?" и не "Кто виноват?", а о "что случилось?".
Три объяснения
Чаадаев предложил свое объяснение: надлом произошел в момент византийского выбора, проще говоря, в момент отказа от западного выбора и перенимания восточно-православной культуры и парадигмы. Гипотеза Чаадаева предполагает, что если бы Русь приняла католичество и латынь с христианского Запада, то не возникло бы ни страдания народа, ни угнетения. Он писал: «В то время, когда среди борьбы между исполненном силы варварством народов Севера и возвышенной мыслью религии воздвигалось здание современной цивилизации, что делали мы? По воле роковой судьбы мы обратились за нравственным учением, которое должно было нас воспитать, к растленной Византии, к предмету глубокого презрения этих народов». Ну, допустим, Петр Яковлевич был настолько близорук, что считал эфиопское христианство и японскую цивилизации «недоразумениями истории», однако его диагноз был вполне ясен. Позднее его повторил ряд других западников.
Другое объяснение, что надлом — это монгольское иго, прозвучало гипотетически из уст Длугоша, но имело впоследствии интересное продолжение в виде идей Рыбакова и патриотической партии. Предполагалось, что иго «сломало» или предотвратило расцвет и Возрождение. Как ясно сейчас, монгольское иго культурной катастрофой не было, более того, развитие продолжилось и при нем. Поменялась конструкция власти, поменялась экономика, но Русь была в определенных рамках автономной. Однако в этом объяснении через иго есть культурологический паттерн: монголы выступают как "азиаты" и даже как "дикари", завезшие свою дикость на Русь. Тема «азиатской заразы» стала вновь популярной в связи с евразийским движением, идеями Вернадского и спором вокруг идей Л.Н. Гумилева. И ядро этой концепции – «дикость».
Третье объяснение –виновата Смута и вызванное ею падение нравов и порабощение народа, было высказано уже на Соборах, восстановивших царство. Лейтмотивом было соображение, что смуту Бог попустил "по грехам нашим" и в норме такого не должно было случиться. Идея, что гражданские войны запускают непоправимую деградацию, исходит из сознания «народного греха». В начале ХХ в. прозвучало наиболее популярное объяснение, которое следует считать модификацией идеи Смуты, оно состояло в том, что во всем виноваты большевики и их революция. Структурно они совпадают: согласно этому объяснению, был момент социально-политической нестабильности, который нарушил ход исторического развития и причинил такие разрушения, что дальше все происходило в режиме усугубления проблем.
Гипотезу Чаадаева в его классической форме развенчали русские византинисты конца XIX в.-нач. ХХ в. (Успенский, Васильевский, Острогорский, Василев). Они показали, что византийские традиции не играли решающей роли в формировании негативных и деструктивных русских тенденций. С другой стороны, прогресс в изучении собственно Византии показал, что ни чудовищной бюрократии, ни местничества, ни беззакония и коррупции там не было. Религиозный пафос этой гипотезы, хотя и востребован идейными западниками, но не может быть принят в научном дискурсе. Православное христианство объективно не обладает чертами, которые позволили бы считать его причиной взяточничества или других негативных сторон русского общества.
Другая «византийская зараза», в которой принято было винить Константинополь – это «цезарепапизм», самодержавие. Будто бы именно от византийских василевсов усвоили русские цари способ самовластного управления подданными. Толстой писал царю: «Самодержавие есть форма правления отжившая, могущая соответствовать требованиям народа где-нибудь в центральной Африке, отделенной от всего мира, но не требованиям русского народа, который все более и более просвещается общим этому миру просвещением. И потому поддерживать эту форму правления можно только, как это и делается теперь, посредством всякого насилия: усиленной охраны, административных ссылок, казней, религиозных гонений, запрещения книг, газет, извращения воспитания и вообще всякого рода дурных и жестоких дел».
Иго, завоевание, чужеземное азиатское порабощение - объяснение из категории "другие виноваты". Несмотря на научную критику евразийской апологетики монгольского режима, совершенно очевидно, что падение уровня жизни в момент завоевания и дальнейшие обстоятельства жизни под игом не могли быть причиной всего того негатива, который вменяется завоевателям. Вероятнее всего, монгольское иго есть символическое изображение "плохого восточного рабства", которое противопоставляется хорошему западному. В этой гипотезе есть один элемент, который надо бы прокомментировать отдельно: представление о том, что-де монголы научили русских рабству. То, что весь просвещенный XIX в. видел в русском крепостничестве главный дефект и переносил вину за него на самодержавие есть отклик этой идеи "монгольской порчи". Тут надо объяснить, что крепостническая система возникает не как иностранное, восточное заимствование, а наоборот - как автохтонная реакция на запрос массивной мобилизации с минимальными средствами. Явление, ставшее символом самодержавной России, было столь отвратительным именно оттого, что оно шло вразрез с традициями русского общества, в которые был заложен своего рода христианский эгалитаризм. Отношения "барин-холоп" были уродливо-запоздалыми. Они противоречили исторической динамике и православной вере. Но не монголы завели на Руси крепостное рабство, а царь Алексей Михайлович.
Теория Смуты, которая в наиболее полной форме была выражена в применении к смуте 1905-1917 гг., обладает противоположным дефектом. Она выводит беды России не из восточного рабства, а из привнесения «западных начал». Смута 17 в. вошла в острую фазу с нашествием поляков и появлением Лжедмитрия, а смута 1917 г. вошла в острую фазу с включением в буржуазную революцию Ленина и Троцкого, воодушевленных немецкими теориями Маркса и Энгельса о вооруженном восстании класса против класса. В наиболее дистиллированном виде она сводится к конспирологической идее о западном заговоре против России. В сильно измененном виде эта концепция продолжает воодушевлять массы и отчасти начальство доныне. Разумеется, это объяснение революции существует параллельно с идеей реванша азиатчины, которую мы относим к объяснения второго типа.
Homosoveticus как особый антропологический тип
К модели надлома надо добавить заключение, логически следующее из теории смуты. Согласно этой теории произошло нарушение органики, и в результате семьдесят лет советской власти сформировали особый, прежде невиданный антропологический тип советского человека. Это своеобразный «совок», Шариков и одновременно зощенковский обыватель, палач и жертва. Он явился результатом направленной селекции, проводимой и в ГУЛАГе, и на воле посредством принуждения, оболванивания и страха. Тех, кто не проходил в селекционный стандарт, уничтожали. В результате к 1950 гг. такой новый человек-совок был, якобы, сформирован. Впервые термин Homosoveticus был предложен в 1918 году в книге Сергея Булгакова «Пир богов». В дальнейшем идею транзиторного типа развивали Зиновьев и Левада. К его чертам отнесли социальное лицемерие, патернализм, подозрительность и изоляционизм. Позднее к ним добавились цинизм и агрессия.
Дальнейшая его эволюция в homopost-soveticus произошла путем постепенного отъятия страха и приспособления к развивающейся в обществе аномии, породившей особого рода качества, которые обычно называют патерналистским синдромом (безответственностью или перекладыванием ответственности). Стремление сохранить гомогенность, избегание эмансипации, аморализм и сервильность стали чертами этого типа. То, что такой тип собирательно существует у нас в голове, довольно очевидно. Однако, этот образ столь очевидно построен из разного рада проективных черт и модель не учитывает, что этот человек как-то адаптировался и эволюционировал.
Советская власть создала из подручного материала особый антропологический тип массового патриота с низким уровнем критики, высокой послушностью и терпеливостью, непритязательного и привычного к низкому уровню потребления. Однако, как только критика повысилась, а уровень потребления пошел вверх, этот тип массового патриота, пригодный к войне и индустриализации, стал эволюционировать. Сельское население было самой консервативной разновидностью, сохранявшей черты старых типов, а городской люмпен или интеллигент пережили эволюцию. Первый превратился в коррупционера, сориентированного на потребление, а второй – в оппозиционера, сориентированного на критику политики. Опорой режима осталась масса крестьян, превращавшаяся в новых горожан. Все три типа hominissovetici вполне приспособились к разломам, продолжавшимся в обществе.
У досоветского типа была религия, которая позволяла ему оставаться в рамках циклического и иррационального, но работающего поведения. Советский человек использовал религиозный механизм для поддержания системности, связи с режимом. Постсоветский человек был первым совершенно а-религиозным типом, который совершенно утратил традиционный способ отношения к окружающей действительности и быстро вошел в полосу дезадаптации. Эта полоса продолжается в целом по настоящее время.
Комплексная теория разлома: замкнутый круг
В целом, сообщество аналитиков не склонно рассматривать развитие России и ее общества как абсолютно неверно устроенное. Однако на настоящий момент можно считать уместной теорию комплексного дефекта. Она исходит из того соображения, что все три фактора (православие, деформация в сторону Востока и постоянное давление с Запада) играют свою роль в том, во что превращается наше общество. Постепенно под влиянием сочетания этих факторов с огромной территорией, расширяющейся и прирастающей, с мобилизационным прессом сверху и неструктурированным сознанием внутри сложилась тенденция к скачковой деградации, которую можно назвать «длящимся разломом».
Придется прибегнуть к математической модели. Конечно, такие модели условны и «сравнение еще не причина», как говаривали в прежние времена. Но для полноты картины можно попытаться создать модель. Представим некую кривую линию, переломленную в некоей точке, в результате чего она как бы «отделилась» от своего начала. Но надломившись раз, она продолжает ломаться и дальше, образуя нечто вроде фрактальной структуры. В каждом конкретном надломе повторяется как бы циклическая структура большого излома. Это что-то вроде кривой Минковского, в котором надломы все меньше, причем они самоподобны. В качестве точки первого надлома мы предлагаем рассматривать раскол XVII в. Почему именно его? Дело в том, что поступательное движение нашего общества до от середины предыдущего начала этого столетия напоминало классический европейский вариант перехода от Средневековья к новому времени. В этом переходе были свои восходы (Стоглавый собор, Московские соборы) и репрессивные эпизоды (вроде опричнины), присоединения земель и поражения в войне, но движение в сознании людей было поступательным. В результате прохода через точку излома это движение приобрело характер циклической функции.
Спроецировав точку излома на временную шкалу, человек XVIIв. произвел рекурсивную процедуру, запустив своего рода генератор фракции. Это выглядит в исторических терминах так: поняв, что нечто сломалось в отношении Бога и мира, люди решили, что наступил конец света. Этого конца ждали в 1666 г., когда Большой Московский Собор проклял древнее русское благочестие – старую веру. Поняв, что это событие не произошло одномоментно, люди осознали, что оно совершается в каждый отдельный момент времени. Это и было точкой рекурсии. Теория распределенного конца света и осознание мира вокруг как мира чуждого, в котором воцарился антихрист, стали для части людей основанием для пессимистического бегства из действительности.
Разлом повторялся в каждой точке как некоторая фрактальность. Петровские реформы за счет гипермобилизации создали индустрию, но не смогли решить проблемы культурного и социального разлома. Две части общества оставались изолированными и преодолеть разрыв не удавалось. В дальнейшем череда более мелких разломчиков только повторяла эти неудачи, не давая выйти на новые уровни. Пытаясь решить одну проблему (отменяя крепостное рабство, например), власть не решала, что делать с массой свободных общинников. В результате начинается превращение крестьян в деклассированных горожан, отчасти в рабочих, зараженных деструкцией и оторванных от сельской общины с ее традициями и религиозностью. И когда к делу подключается новая группа деклассированных дилетантов, возникает уже революционер как субкультурный тип. Отсюда недалеко и до переворота и гражданской войны: раскол генерируется на каждом уровне.
Именно в этом видится наша эсхатология: сломав Расколом традицию, отменив поступательность, общество попало в чреду повторяющихся расколов, которые не дают завершить модернизационный поворот к обществу нового типа. Этот новый тип – не западный, не обязательно заемный, он – более сложный. Но этическая модернизация и в особенности модернизирование религии и нравственности «под копирку», как говаривал Гефтер, приводит только к рекурсивному повторению раскола. Вот такая эсхатология разлома; ее понимание, конечно, не означает, автоматического выхода из этого цикла, но приближает к осознанию процесса. Впрочем, из эсхатологии вообще нельзя выйти, можно только поменять одну эсхатологию на другую, более сложную.